– Несомненно. Я не исключаю, что в ближайшее время у них появится средство проверить иллюзию на прочность. Если они найдут ошибку, деталь, не укладывающуюся в картину мира, значит вокруг нас симуляция. Она не может быть настолько идеальной, насколько захочет ее создатель. И мы наконец-то убедимся, что это не настоящий тысяча девятьсот пятьдесят девятый год.
– Да неужели еще не ясно? Карты же говорят, что эта история – не наша.
– Но полной уверенности у нас нет. Мы делаем заключения, основываясь на доступном знании истории. С ним не согласуются карты этого мира.
– Само собой, как же иначе?
– Но историческая картина, находящаяся в нашем распоряжении, – искусственная конструкция, собранная из обломков, уцелевших после Нанокоста. Она неполна и, скорее всего неверна во многих ключевых деталях.
– В незначительных деталях.
– Может быть, да, а может, и нет. Неполнота сведений дает идеальную возможность подправить историю, предъявить версию прошлого, устраивающую чьи-то сегодняшние интересы.
– Это попахивает паранойей.
– Я всего лишь хочу подчеркнуть: когда мы судим о здешнем пятьдесят девятом годе, нужно иметь в виду неполноту и возможную ошибочность нашего знания истории.
– Но тем не менее… ты же, надеюсь, не веришь, что здесь и в самом деле открылось окно в прошлое?
– Мы это обсуждали, и очень серьезно. Не хотелось бы напортачить с нашим собственным прошлым. Потому-то и позвали в команду твою предшественницу.
– Сьюзен?
– Да. Ей поручалось собирать данные, приглядываться, сопоставлять информацию с нашим знанием истории. Она сумела обнаружить несколько фактов, неоспоримо противоречащих результатам раскопок на Земле-Один, – например, здания и иные сооружения, пережившие на Земле-Один Нанокост, но уничтоженные здесь. Сьюзен уже с уверенностью утверждала: Земля-Два не является окном в наше собственное прошлое.
– Я рада, что хоть в этом есть определенность.
– Сьюзен оставалось собрать воедино все доказательства и подготовить окончательный доклад. Но она отвлеклась…
– И погибла, – мрачно добавила Ожье.
– Да.
Верити замедлила шаг:
– Как думаешь, коробка с бумагами имеет отношение к тому, что ты мне рассказала сейчас?
– Не могу сказать, пока не увидим, что внутри.
– Мне кажется, Сьюзен быстро пришла к заключению о том, что здешний мир вполне самостоятелен. Насколько я ее знаю, она вряд ли сильно сомневалась в отличии местного пятьдесят девятого года от нашего. Вопрос: что еще заинтересовало ее?
– Она не прекращала исследовательскую работу. Не в ее характере сдать доклад и забыть о главном. Она хотела понять, что же происходит на Земле-Два, кто ее сделал и для чего. Сьюзен решила выяснить, в какой именно момент истории Земель разошлись и что послужило тому причиной. Может, постепенное накопление мелких случайных изменений, породивших в конце концов лавину – как в эффекте бабочки? Или чье-то намеренное локальное воздействие изменило историю? Если да, то кто ответствен за это? Остался ли он по-прежнему на сцене, действует ли тайно, управляя событиями?
– И это возвращает нас к твоей гипотезе о намеренной задержке прогресса.
– Ожье, это значит, что если и в самом деле кто-то стоит за ширмой и дергает ниточки, то ему отчего-то не понравились попытки Сьюзен докопаться до правды.
– Она же была археологом. Докапываться до правды – наша работа.
– С этим не поспоришь.
Они сели в метро на станции «Сен-Жермен-де-Пре», по четвертой линии доехали до «Монпарнас-Бьенвеню», затем перебрались на надземную шестую линию, покатили над крышами на запад, к станции «Дюпле». Вагон заполняли едущие на работу люди – в серых длинных плащах, уцепившиеся за ременные петли, уткнувшиеся в газеты. Никто не обращал внимания на пейзаж за окном, тогда как Ожье глаз не могла от него оторвать. Она только что не ахала благоговейно, восхищаясь панорамой города. Он предстал в точности таким, каким его рисовало воображение, – и этого Верити не ожидала совершенно. Все-таки старые фото передают слишком мало. Целое измерение человеческого бытия, текстура самой жизни остались недоступны для фотокамер – как недоступна передача цветов черно-белой гамме. Повсюду на тесных пересекающихся улицах спешили по делам парижане, и так пугающе-чудесно было думать о том, что у них своя жизнь, свои мечты и печали и эти люди знать не знают о своей истинной природе. Верити ощутила стыдную, возбуждающую радость, как при подглядывании, и постаралась не встретиться случайно ни с кем взглядом.
Из поезда женщины вышли в «Дюпле», спустились по решетчатой металлической лестнице к тротуару, затем прошагали по улице Лурмель до перекрестка с улицей Эмиля Золя, а по ней до бледного каменного пятиэтажного здания с вывеской «Отель рояль».
Когда зашли в устланный ковром вестибюль, Скелсгард сообщила:
– Номер заказан на трое суток. Но ты наверняка справишься гораздо раньше. Если все же задержишься, у тебя более чем достаточно денег на сопряженные расходы.
Консьерж за стойкой хлопотал, оформляя пару, должно быть прибывшую ночным поездом. Оба гостя раскраснелись и оживленно спорили – что-то оказалось не в порядке с резервированием.
– Обещай мне одну вещь, – попросила Ожье.
– Обещать заранее не могу, но просьбу выслушаю.
– Если я выполню задание и добуду для вас драгоценную коробку с документами, ты позволишь мне немного побыть здесь одной?
– Ох, не знаю.
– Маурия, я уже здесь. Что плохого, если задержусь чуть-чуть?
– Авелингу не понравится.
– Авелинг свое «не понравится» пусть засунет себе в задницу. С него убудет, если я немножко поиграю в туристку?
– Он обещал, что поможет с твоим трибуналом, но не более того.
Пара наконец двинулась от стойки к лифту, и консьерж пригласил Скелсгард с Ожье. Верити напряглась, заставляя себя переключиться на французский. А заговорила на нем с удивительной легкостью, словно прежде закаменевшая часть разума вдруг размягчилась и повернулась легко и плавно.
– Я Ожье. Номер зарезервирован на трое суток.
– Конечно, мадам, – отозвался консьерж, глянув на нее, потом на Скелсгард, потом снова на нее. – Ваши чемоданы уже прибыли. Как путешествие?
– Спасибо, отлично.
Он вручил ключ:
– Номер двадцать семь. Я сейчас же распоряжусь насчет багажа.
– В комнате есть телефон?
– Конечно, мадам! У нас современное заведение.
Она взяла ключ и сказала Маурии:
– Полагаю, с этого момента я сама по себе.
– У тебя есть номер телефона нашего убежища у станции. Там будут дежурить круглые сутки. Звони, сообщай о ходе работы. Нам нужно подготовиться заранее к твоему возвращению.
– Уж как-нибудь не забуду предупредить вас.
– И полегче с Бланшаром! Если не отдаст с первого раза, не пытайся давить! Он может наделать глупостей, если решит, что бумаги представляют для нас большую ценность.
– Я постараюсь.
– Знаю, что постараешься. – Маурия крепко, по-дружески обняла Верити. – И сама будь поосторожней, хорошо?
– Что бы ни случилось, я так рада, что смогла увидеть своими глазами! – ответила Ожье.
– Попробую выторговать у Авелинга пару деньков на туризм. Но не обещаю ничего заранее.
– Я понимаю.
За спиной Ожье зазвенело, и раскрылись двери лифта.
Телефон был древний, но Ожье уже обращалась в музее с такими – любовно отреставрированными и подключенными к сети. Верити набрала по одной цифре номер, с наслаждением слушая «вррр» пружинного диска, который с успокаивающей регулярностью возвращался в прежнее положение. Медленно, но так приятно. Есть время поразмыслить, даже когда набираешь номер. Не понравится – можно прерваться в любой момент. Чистопородный прогр, привыкший к почти мгновенной коммуникации, наверняка бы счел дисковый телефон ненамного совершенней семафора. А ретры, напротив, испытывали глубокое доверие к примитивным электромеханическим устройствам и любили их. Простая машина не солжет, не исказит доверенную ей информацию. Не вторгнется в разум и тело.
Где-то на другом конце линии зазвонил такой же аппарат. Ожье вдруг захотелось повесить трубку до того, как ответит Бланшар. Подумалось, еще рано связываться с ним, надо подготовиться должным образом. Внезапно вспотела сжимающая трубку ладонь. Но Верити усилием воли отогнала сомнения. Через несколько секунд послышался старческий голос:
– Бланшар слушает.
– Месье, доброе утро, – ответила она по-французски. – Меня зовут Верити Ожье. Не знаю, слышали ли вы мое имя…
– Верити? Не вы ли сестра мадемуазель Сьюзен Уайт?
– Да, и я звоню насчет…
То ли из вежливости, то ли из не слишком уместного желания продемонстрировать навык Бланшар перешел на английский, звучавший хотя и с сильным акцентом, но четко и понятно.
– Мисс Ожье, я не совсем уверен, что вы слышали последние новости. Если нет…
