Скелсгард насыпала в кружку слишком много сахара.
– Само собой, такая мысль приходила нам в голову. Но проверить ее нашими силами нельзя. Способ пока неизвестен. Может, мы и вовсе его не найдем.
– Не понимаю почему. Если это симуляция, у нее должны быть пределы. Абсолютно реалистичной она выглядеть не может.
– Ожье, ты мыслишь узколобо. Здесь нет пределов. Никаких.
– А как насчет физики?
Верити взяла картонный кружок-подставку. Таких на столе лежало несколько.
– Она кажется настоящей, – сказала Ожье, держа картон двумя пальцами. – Но если суну ее под тоннельный микроскоп или в масс-спектрометр, что я увижу?
– Именно то, что и рассчитываешь увидеть. Она будет выглядеть как настоящая картонка.
– И это потому, что здешняя среда промоделирована вплоть до атомной структуры?
– Не обязательно. Если симуляция достаточно разумна, она заставит спектрометр и микроскоп показать именно то, чего ты от них ожидаешь. Не забывай, здесь все инструменты, которые можно использовать для решения задачи, сами часть этой задачи.
– Хм… Я и не подумала…
– Впрочем, наша дискуссия чисто умозрительная. Здесь тоннельные микроскопы на дороге не валяются, ожидая нас с тобой.
– Значит, вы подобных тестов не проводили?
– Мы сделали, что смогли, учитывая скудность местных ресурсов. И все использованные средства показали нормальную, вполне ожидаемую физику.
– Даже если вы не достали серьезную аппаратуру, это не значит, что ее нет.
– Ты предлагаешь искать, вламываясь в физические лаборатории?
– Зачем же так кардинально? Просто следить за публикациями. Скелсгард, здесь же двадцатый век, эпоха Эйнштейна и Гейзенберга. Эти ребята наверняка не зевают за рабочим столом.
– Похоже, как раз зевают. Фундаментальная наука продвинулась не так далеко, как наша к тысяча девятьсот пятьдесят девятому. Помнишь, я говорила: не было Второй мировой, не было и компьютерной революции.
– Я помню.
– Отсутствие войны сказалось на многом. Манхэттенского проекта тоже не было. Здесь ни у кого нет атомной бомбы. А без нее какая необходимость строить баллистические ракеты? Нет ракет – нет и космической гонки. То есть нет и государственных научно-исследовательских институтов с огромным финансированием.
– Но ведь наука все-таки развивается?
– Я бы не назвала это развитием. На нее дают мало денег, она непопулярна в народе. У нее нет глобальной цели.
Ожье вымученно улыбнулась:
– Надо же, почти как у нас.
– Я бы сказала больше. Это похоже на… э-э…
– На что же?
– На саботаж. Ее здесь сознательно тормозят.
– Зачем? Кому с того прок?
– Всем, кто не хочет, чтобы люди поняли истинную природу своего мира.
Шины «матиса» захрустели на брусчатке рядом с домом Бланшара на улице Поплье. Партнеры начали работу рано – отправились сразу после завтрака. Хотя в голове у Флойда гудело, как в надтреснутом колоколе – слишком много вина и музыки накануне, – с похмельем пришла и бодрость, нервная, надорванная, хрупкая. В горле першило от бесконечных разговоров в «Фиолетовом попугае» и слоновьей дозы утреннего кофе.
– Полегче со стариком! – предупредил Флойд, когда Кюстин, с чемоданчиком в руках, шагнул на мостовую. – Не нужно даже намекать о наших подозрениях насчет него.
– Я его ни в чем не подозреваю. Всего лишь хочу закрыть эту версию.
– Ты только постарайся, чтобы и расследование не закрылось вместе с версией.
– Уж поверь, Флойд, в таких вещах у меня опыта не меньше, чем у тебя.
– Ты вспомнил еще что-нибудь про ту пишмашинку на Набережной?
– Я помню камеру и стол. И больше ничего. Но со временем обязательно вспомню.
Флойд вернулся домой. Лифт уже работал. Вопрос, надолго ли? Флойд приехал в скрежещущей, лязгающей коробке на третий этаж, вошел в квартиру, налил чашку тепловатого кофе, уселся за телефон и попробовал снова позвонить в Берлин. Результат прежний. Телефонистка не знала, в чем проблема, – то ли номер неправильный, то ли отключена линия. Флойд снова взялся за письмо от «Каспар металз», не желая отказываться от следа, который выглядел наиболее перспективным.
Поразмыслив, Флойд покопался в записях и отыскал номер старого знакомого с проспекта Порт д’Аньер. Отличный специалист по работе с металлом, знакомый раньше работал на «Ситроене», но был уволен после аварии на производстве и теперь трудился на дому. Хоть и не музыкант, он кое-как сводил концы с концами, ремонтируя духовые инструменты.
Трубку подняли на седьмом гудке.
– Бассо слушает.
– Это Флойд. Как поживаешь?
– Венделл! Рад тебя слышать! Хочешь, чтобы я исправил что-нибудь? Кто-нибудь сел на тромбон?
– Тромбон в порядке, мы с Кюстином слишком редко его мучим. Я хочу задать тебе пару вопросов по специальности.
– Насчет ремонта инструментов?
– Насчет металлоизделий. Кое-что всплыло в деле, которым я сейчас занимаюсь, и поставило меня в тупик.
Флойд услышал, как Бассо уселся в кресло.
– Хорошо, излагай, – донеслось из трубки.
– Металлургическому заводу были заказаны три больших сплошных шара из алюминия.
– Большие шары? – задумчиво протянул Бассо. – Насколько большие?
– Три – три с половиной метра в диаметре, если я правильно понял чертеж.
– И впрямь немаленькие.
– Ты не знаешь, случайно, для чего они могли понадобиться?
– Венделл, мне нужно взглянуть на чертеж. Говоришь, сплошные, алюминиевые?
– Похоже на то.
– А у меня уже закралась мысль: может, колокола? Лучше приезжай с чертежом, больше будет толку.
– Прямо сейчас?
– Самое подходящее время.
Флойд согласился, повесил трубку и через пять минут уже гнал в Семнадцатый округ «матис» с Кюстиновым саксофоном на переднем сиденье.
Когда Скелсгард с Ожье покинули кафе на бульваре Сен-Жермен, небо уже посветлело. Стало больше машин, открытых окон, прохожих на улице. Город просыпался.
– Посмотри с другой стороны, – сказала Маурия. – У нас нет возможности распознать симуляцию – по крайней мере, пока здешняя наука на уровне наших тысяча девятьсот тридцатых. Но есть и очевидный тест на реальность.
– И какой же?
– Для начала предположим, что все вокруг реально, сделано из более-менее нормальной материи. Может быть, кто-то – или что-то – создал это место как резервную копию настоящей Земли. Намеренно или нет, копия пробудилась к жизни и начала развиваться. То есть перед нами настоящая планета, населенная настоящими людьми. Физика здесь обычна и безукоризненна. Единственная фальшивка – небо.
– Потому что мы внутри АБО?
– Именно. Какие бы еще функции оболочка ни выполняла, она должна, по идее, обеспечить достоверную иллюзию неба для здешних жителей.
На другом берегу Сены солнце выглянуло из-за крыш.
– И что же это? – спросила Ожье, кивнув в его сторону.
– Ложное солнце. Источник тепла и света, не более того. Мы же знаем, для настоящего солнца в АБО места нет. Чем бы ни было это жаркое пятно, оно попросту нарисовано на внутренней поверхности АБО.
– По мне, настоящее солнце.
– Конечно, но ты же прикована к поверхности планеты, c ограниченными возможностями наблюдения. Как и все местные.
– А луна? Она реальна?
– Мы не знаем. Она выглядит реальной, а данные прогров указывают на то, что многие планеты внутри АБО имеют спутники. Но нам не слетать и не проверить, и, значит, она вполне может оказаться из зеленого сыра. Как бы то ни было, что-то вызывает лунные приливы, да и с влиянием Солнца тут все в порядке. Изготовители этого места, несомненно, обеспечили все очевидные эффекты.
– Конечно, ведь иначе подделку не скрыть.
– В точку!
– А как насчет неочевидных эффектов?
– Их проверку даст астрономия. Видишь ли, Ожье, при всей ограниченности науки вряд ли на Земле-Два удастся всегда поддерживать иллюзию. Можно подделать солнце, луну, звезды в ночном небе. Можно даже сымитировать параллактическое движение звезд, создав иллюзию обращения Земли вокруг Солнца, изобразить эллиптичность орбит и многое другое. Но у имитации есть предел. Конечно, он недостижим для здешней астрономии. Но ведь тут нет радиоастрономии, нет телескопов на спутниках. Я сомневаюсь, что с их изобретением иллюзия протянет долго.
– Но в пятьдесят девятом году у нас уже была радиоастрономия!
– Еще один побочный продукт Второй мировой войны. К семидесятым у нас появились космические телескопы и межпланетные корабли. Ожье, любая такая игрушка здесь – конец обману.
– Что же случится, когда население узнает об иллюзии?
– Можно лишь догадываться. Полное крушение общества в кратчайшие сроки? Или, наоборот, мощный рывок прогресса, разработка инструментов, позволяющих выбраться за пределы оболочки? Если случится рывок, думаю, пары поколений им хватит, чтобы пробиться в космос.
– Могут и нас догнать, – предположила Ожье.
