не успел, — честно признался я.
Бабушка тяжело вздохнула.
— Просто я не смогу объяснить так, как он, — расстроенно произнесла она. — Тебе надо будет притянуть любую возможную магию к себе. От того, сколько сможешь, по большому счёту и будет зависеть, сколькими видами магии ты сможешь управлять в дальнейшем.
— Ну воздух-то точно никуда от меня не денется, — проговорил я, думая о магии аэрахов.
— Само собой, — согласилась Белла. — Если что, я попробую с водой помочь. Вот только сознание твоё будет смутным, поэтому ты можешь просто пропустить мою помощь. Так случилось с твоей мамой.
— Я постараюсь, — сказал я. — А третий этап?
— А потом надо будет его запустить, — сказала бабушка и улыбнулась.
— Звучит всё просто, — ответил я. — Готов к процедуре.
— Прокачай тот эфир, что есть в тебе по новым каналам, а затем сгони его весь к груди и сформируй из него сферу. Затем эту сферу нужно будет сжать до размеров кулака…
Бабушка всё говорила, а я уже прокачивал эфир, слыша, как вольготно он льётся по подготовленным для него каналам. А ещё я видел звезду. Ту самую, которая в момент смерти Антонио Сан-Донато перелетела ко мне. Она с тех пор никуда и не девалась, находясь внутри.
Она стала центром того, вокруг чего стала формироваться эфирная сфера, поэтому мне даже делать ничего не пришлось самому. Звезда сияла всё ярче и ярче, а изначальная энергия сжималась, образуя новый орган в моём теле. Тот самый, что будет теперь отвечать за аккумуляцию и переработку эфира.
Я буквально чувствовал мощь, которая содержалась в новом органе. Это как пересесть с дешёвого автомобиля в гоночный болид и услышать рёв мотора. Почувствовать всех лошадей, что стремятся вырваться из металлического кокона на свободу.
— Ничего себе! — проговорила Белла, и я открыл глаза. — Никогда не видела, чтобы оно так быстро формировалось.
— Пойдёт? — спросил я.
— Очень даже хорошо, — ответила бабушка. — Теперь попробуй привлечь магию. Лови ту, что есть в округе. Можно даже брать из воспоминаний. Достаточно будет слепков памяти о магии. Эх, зря ты Маврокордато не удосужился дочитать. С таким бы сердцем, ох…
— Ничего страшного, — отозвался я. — Прорвёмся!
— Первостихия тебе в помощь.
Я вновь закрыл глаза. Первым, что я увидел был торнадо, шедший с Тихого океана на Сахалин. Только теперь он подчинился моей воли и весь всосался в мой новый орган.
Я почувствовал внутри силу ветра.
А затем я вспомнил купол, который держала над нами Катерина Громова. Это был чудесный, очень правильной формы купол, который отлично нас защитил.
Вода присоединилась к ветру.
Затем я впитал молнии сестры. Пригодятся. Подпалить кому-нибудь задницу тоже иногда нужно.
С этой мыслью тут же пришёл образ принцессы и Люберецкого факела, стоящего перед ней. Я забрал огонь. Впитал его эфирным сердцем.
Олег, неуклюжий паренёк, почему-то считающий себя вечно виноватым, поделился со мной магией земли. Но не тем моментом, когда он отправлял вал навстречу нападающим, а тем, когда он закапывался в поисках собственной силы.
Итак, во мне уже были все четыре стихии.
Я хотел было открыть глаза, когда подумал, что магия менталистов мне тоже не помешает. Я вспомнил, как видел воздействие на Вяземского и впитал слепок этого воздействия. Магия эта оказалась упрямой, она немного посопротивлялась мне, а затем всё же сдалась и улеглась в эфирном сердце.
Что ещё? Магию аэрахов надо бы, но…
«Так, Примарх, ты чего? — Архос был действительно удивлён. — Существует огромное количество различных видов магий, а ты хочешь ограничиться жалким набором стандартного мира?»
«Я просто не знаю других, — ответил я. — У меня нет их слепков в памяти».
«Зато у меня есть, — ответил ментальный учитель. — Позволишь взять управление?»
«Валяй», — ответил я.
В меня буквально ударил поток, отшвырнув сознание куда-то вглубь тёмного пространства. В меня летели растения, металлы, яды, грибы, отражённый свет, ошмётки зомби, клыки дракона и ещё бесчисленное множество чего-то, что я никак не мог идентифицировать. Я чувствовал, как распирает моё эфирное сердце.
Мне показалось, что оно просто не готово к такому насыщению. Что оно вот-вот разорвётся от количества видов магии.
«Хватит! — прохрипел я Архосу. — Остановись!»
И тут же с огромным запозданием, как мне показалось, взвыло чувство тревоги. Хотя прошла-то, наверное, секунда.
Затем раздался звук, как будто что-то не то лопнуло, не то хлюпнуло.
И всё прекратилось. Вообще всё.
«Ах ты ж…», — дальше шла непроизносимая для обычного человека, но вполне понятная для аэраха ругань Архоса в сгущающейся вокруг меня темноте.
Я судорожно пытался за что-то зацепиться, чтобы вытащить себя из этого состояния.
Но у меня не было рук. У меня вообще ничего не было.
Даже меня самого.
* * *
Сыпля наполовину итальянскими словами, а наполовину крепкими русскими, Белла бегала вокруг аппаратуры, нажимая на разные кнопки. Затем плюнула и принялась делать внуку непрямой массаж сердца.
Дисплей, что должен был показывать удары сердца, жалобно пищал, продолжая рисовать прямую линию оборвавшейся жизни.
Чёрно-белая комната загородного клуба на этот раз пустовала, что было странно. Игорь Всеволодович Державин приехал сюда, отложив все свои дела. Даже заботу о раненом внуке. Так как ему намекнули на очень важное дело.
Из динамиков струилась негромкая музыка, вызывающая почему-то тревожность. Она, словно предваряла некое усиление, звуковой взрыв. Державин сел на место у окна, как и в прошлый раз. Мужчина посмотрел на свои ладони и увидел, как те еле заметно подрагивают.
Он сжал кулаки и выдохнул. Не хватало ещё чтобы его видели в таком виде посторонние люди.
Когда дверь открылась и внутрь вкатилось инвалидное кресло с Ильёй Святославовичем Вяземским, уже ничто не напоминало о минутной слабости министра.
— Прошу меня простить великодушно, Игорь Всеволодович, — первым начал Вяземский. — Как назло мой автомобиль сломался, а в другой я не влезу, — он постучал по креслу.
— Ничего, — махнул рукой министр. — Я тут минут пять не более.
Тем временем Илья Святославович занял место напротив за шахматным столом.
— Партию? — поинтересовался он.
— Пожалуй, — согласился Игорь Всеволодович.
— Ходят слухи, — проговорил Вяземский, первым же ходом выводя коня, — что некий молодой офицер нынче в фаворе у пешек.
Державин смекнул, что его визави говорит о Никите. Он пошёл по обычаю королевской пешкой.
— Есть такое. За ним в последнее время числится множество достойных поступков, — ответил он.
— Всё так, — согласился Илья Святославович. — Ему обязан и другой молодой офицер. Иначе, сами понимаете, меня тут не было бы.
Игорь Всеволодович припомнил случай на приёме с одним из Вяземских, о котором ему рассказывал внук.
Тем временем его оппонент пошёл пешкой, открывающей ладью. Начало партии с его стороны было совершенно нестандартным, что говорило о неких чрезвычайных обстоятельствах.
Державин двинул слона, которого Вяземский по старинке называл офицером. И, судя по всему, не случайно.
— Но любовь пешек не должна обманывать вас, — продолжал Илья Святославович. — Партия, которую сейчас разыгрывают те, кто должен нас охранять, вероятнее всего, предполагает полное устранение с доски ваших фигур в случае проигрыша вами партии.
Министр перевёл это в уме на человеческий язык. Имперская безопасность хочет полностью устранить род Державиных. Вот это да! Но почему?
— Это странно, — ответил он, рассеянно выводя вперёд ферзя. — Столько лет вести свою игру во благо короля и столкнуться с подобным отношением.
— Есть мнение, что король не знает, что замышляется за его спиной. Но факт есть факт, — Вяземский наседал, навязывая оборону буквально по всей доске. — Но также отмечается, что один сильный мозголом зачастил во дворец.
Державин вспомнил, что мозголомами в его детстве звали менталистов, служащих при дворе. Речь шла безусловно о Разумовском, бывшем начальнике имперской безопасности. И да, Никита упоминал, что тот присутствовал на приёме, где, кстати, воспламенился один из гостей. Может, и совпадение, но верилось с трудом.
И тут в голове министра что-то как будто щёлкнуло. В последнее время он сильно перешёл дорогу лишь тем, кого считал совсем незначительными фигурами — шутам с телепортом. Получается, что они
