Вероятно, мы здорово проголодались. Даже Мустафа.
Когда первая его тарелка опустела, татарин задумчиво вздохнул:
– А скажи-ка, дедуля…
– Понял, – кивнул хозяин. Вышел и вернулся с хрустальным графином.
Мустафа разлил по рюмкам.
– Не чокаясь!
Хозяин тоже выпил. После первой рюмки беседа пошла веселее.
– Здесь у вас хорошо, – усмехнулся татарин.
– Да, не жалуемся…
– Воздух, природа… Лес. Грибы, ягоды… Полиция часто наведывается?
– Ага, – прищурился старик, – За грибами и ягодами.
Собственно, никакой новой информации мы не получили. Место, и в самом деле, глухое. Раньше асфальтовая дорога вела отсюда прямиком на шоссе. Только той дороги не стало ещё после первых бомбёжек. А электричество появилось лишь месяца два назад.
– Много в посёлке людей?
– Душ сто наберётся.
– И чем живут?
– Чем придётся, – улыбнулся старик, – Знаете, какие нынче времена…
Да, уж. Времена.
В соседней комнате я заметил на стене помповое ружьё. Тоже осталось от прежних хозяев? Вероятно, сейчас с ним не только на зверя ходят…
Двуногие хищники – самая неприятная разновидность.
– Мародёры наведываются?
– Зачем? – пожал плечами старик, – Всё, что можно было вывезти, давно вывезли… Бывает, заглядывает всякая шелупонь… Пальнёшь в воздух – они и не сунутся. Я ж говорю, здесь тихо.
– Угу, – кивнул Тесленко, – Тут не Подмосковье…
Беседа текла, обретая совсем уже застольные очертания. Чуть хмельной и оттаявший Мустафа допытывался про охоту и рыбалку.
Мне надоело сидеть. Пора бы спать, но прежде хотелось ещё раз осмотреть дом.
Не то, чтобы в этом была особая необходимость. Просто, так здорово чувствовать ладонями эти некрашеные перила… Словно запасённое деревом тепло впитывается в тебя через кожу.
Когда-нибудь у меня будет такой же дом. А может и лучше! Я выберу самое красивое место – над медленной спокойной рекой, посреди огромного сада. Я построю его, как хочу. Снаружи – белый, ослепительно белый кирпич. А внутри – тёплые на ощупь дуб и берёза…
Я не пожалею денег, чтоб всё было как надо.
И чтобы дом не пустовал.
Мой дом.
Голоса… Милые, родные голоса должны звучать внутри.
– Дениска!
Я вздрогнул. Голос был отчётливым. Словно наяву.
Холодея, я оглянулся по сторонам.
Комната на втором этаже – едва озарена тусклой лампочкой. В углах таился сумрак. А под железной кроватью…
Я вытащил пистолет. Рывком откинул свисавшее вниз покрывало.
И перевёл дух.
Под кроватью никого нет.
Да и не могло быть!
Я спрятал пистолет в кобуру.
Пора отдохнуть. Давно пора… Несколько часов здорового сна и всё опять будет «окей».
Сейчас позову Тесленко. Столько времени за рулём – ему тоже надо выспаться. А Мустафа пускай и дальше болтает о способах глушения рыбы. Часа через три я его сменю…
Я шагнул к дверям. И тут же вцепился в железную спинку кровати.
Комната медленно завращалась вокруг. Как живая. Стены колыхались и опадали. Лёгкая рябь пробежала по потолку…
Нет!
Я закрыл глаза. Всё это только кажется…
– Дениска!– тревожный голос матери.
Я заткнул уши ладонями.
«Глюки… Вот как это называется».
Я тряхнул головой. Мысли путались, галдели наперебой, будто испуганные птицы… Хлопали крыльями и затмевали тусклый свет лампочки.
«Что-то было в еде?… Или в водке? Убью старого гада… Убью!!!»
Я на ощупь выцарапал «вальтер» из кобуры. Медленно заковылял к лестнице. Волны бежали по паркету, едва не сбивая меня с ног. Пахло морем и где-то вдалеке кружились чайки.
Прямо передо мной выгибалась спина гигантского членистоногого.
Собрав остатки логики, я догадался, что это лестница. И мёртвой хваткой вцепился в верткие, как змеи, перила.
– …Налима лучше брать в норе, – гулкий будто из подземелья донёсся голос Мустафы, – В июле, когда жара…
Островком реальности впереди возникла столовая. Теперь озарённая нестерпимо ярким светом. Будто вместо лампочки, с провода свисало солнце.
Мустафа и Тесленко сидели здесь. Как ни в чём ни бывало.
– Мочите… гада! – прохрипел я, вскидывая «вальтер».
Оба изумлённо на меня вытаращились. Только старик улыбнулся. Холодноватой понимающей улыбкой.
Я выстрелил.
Пуля ударила в груду грязной посуды.
А тот в кого я целил, вдруг оказался за спиной у Мустафы. Короткий высверк лезвия и татарин побелел, зажал ладонями хлюпающее кровью горло. Ещё один шаг – быстрый, как вспышка. И нож скользит по шее Тесленко. Распахивает красную плоть.
Я опять жму спуск. Я вижу, как пули пронзают воздух. Но старик идёт между ними. Исчезает, как привидение, и вырастает рядом. Я хочу выстрелить, но пистолет вываливается из обмякшей ладони.
Чёрные зрачки – словно два окна во тьму:
– Добро пожаловать в бывшую Россию, Денис!
Медленно вращается комната. Кажется, я лежу на полу. Или на берегу? Открываю глаза и щурюсь. Горячее, нестерпимо горячее сегодня солнце…
Надо мной кто-то склоняется. И говорит спокойно, почти ласково:
– Так всё запутано, Денис. Так запутано…
– Кто ты?
– Это неважно. Важно, кто ты?
– Я… тебя знаю?
Короткий смешок:
– Зови меня просто – Михалыч. Поможешь мне, хорошо? – тяжелая ладонь опускается на мой лоб.
– Что… со мной?
– У тех двоих реакция была нейтральная. А у тебя позитивная. Всё идет, как надо. Расслабься, сынок. Кстати, какое у тебя задание?
– Я… не знаю.
– Знаешь, Дениска. Знаешь. Вместе мы во всём разберёмся…
Холодом веет от его ладони. Холод стекает по лицу и вискам… Тьма застилает всё вокруг.
Я проваливаюсь куда-то вниз. И опять выныриваю. Оживаю.
С яркой вспышкой. С острой пронзительной болью.
– Да, – слышится надо мной, – Хороший блок… Даже очень. Зря, Денис. Ты не сопротивляйся. Иначе будет хуже…
Странно. В голове у меня прояснилось. Наверное от боли.
Я приоткрываю глаз и вижу рядом на полу тело Мустафы.
Застывшая скуластая физиономия невидяще смотрит в пустоту.
А я вдруг вспоминаю: там под красным свитером, на его левой руке – небольшой нож в удобном футляре. Всего метр между нами. Если б я сумел дотянуться…
Ладонь Михалыча опять опускается на мой лоб.
Отчаянно пытаюсь шевельнуть пальцами. И не могу. Словно дохлая муха в паутине.
– … Ты расслабишься и всё скажешь, – уверенный голос старика.
Тьма опять наползает.
Но сквозь тёмную пелену, я пытаюсь удержать взгляд на рукаве Мустафы.
И там под красной тканью, что-то вздрагивает. Я стискиваю зубы.
Гулко, как барабан бьётся сердце.
Есть!
Маленький, острый нож выползает из рукава покойника.