И там под красной тканью, что-то вздрагивает. Я стискиваю зубы.
Гулко, как барабан бьётся сердце.
Есть!
Маленький, острый нож выползает из рукава покойника.
Давай!
Треугольное лезвие бойкой рыбкой мелькает в воздухе…
А я проваливаюсь в забытьё.
Вероятно, лишь долю секунды был без сознания.
Когда очнулся, понял, что могу двигать руками и ногами.
Дёрнулся и сел.
Старик – рядом. Только сейчас он был слегка занят. Медленно и аккуратно вытаскивал из своей груди нож Мустафы.
Я бросился к «вальтеру». И все равно Михалыч успел раньше. Лёгким касанием отшвырнул меня в угол комнаты.
Fuck!
Я скривился, щупая сломанные рёбра.
– Признаю, – кивнул старик, – Тебе удалось меня удивить.
Нож он вытащил. Левой рукой зажимал рану. И неприступным утёсом возвышался между мной и дверями.
Я закрыл глаза.
Вдруг почувствовал, что у меня не больше пяти секунд.
Яркой картинкой ожила в моём сознании комната. В столовой до фига разных предметов… Я ощутил их каждый по отдельности.
Никогда раньше этого не пробовал. Даже не догадывался.
Но сейчас…
Шепнул сам себе: «Давай!» И всё, что могло двигаться в этой проклятой комнате – сорвалось с места. Разъярённым роем ударило в фигуру Михалыча.
Я тоже метнулся – вместе с табуретами, вилками и тарелками. Проскочил мимо. И прыгнул к окну – наглухо заколоченному окну, с опущенными металлическими ставнями…
Ветки хлестали по лицу.
Горели ссадины на коже. Острой болью отзывались сломанные рёбра.
Но страх – ещё острее, чем боль. Он гнал меня вперёд – через лес, через тьму. Куда угодно! Лишь бы подальше! Дальше от этого проклятого места…
Хрустел валежник под ногами.
Равнодушно смотрела луна.
А я бежал, бежал без оглядки.
Кто я? Где я?
Ничего не осталось. Ничто не имело значения.
Только боль и страх.
Проснулся я от дикого холода. Открыл глаза.
Маленькое красное солнце уставилось на меня сквозь пелену на востоке. Тепла оно явно не обещало.
Я приподнялся и сел, обхватив плечи.
«Зуб на зуб не попадает» – удивительно верно подходит для теперешнего моего состояния. Если, кто когда-нибудь будет расписывать мне романтику ночёвки под открытым небом – прибью гада на месте!
Fuck!
И главное, как я здесь оказался?
Никаких воспоминаний. В голове – чугунная пустота.
Я зажмурился. Двигаться не хотелось. Хотелось забиться под тёплое одеяло.
Но одеяла не было. И даже спального мешка.
Только трава – влажная от росы.
Если сидеть дальше – вообще околеешь.
Я медленно обрёл вертикальное положение. В груди тупо саднило. Будто от давней раны.
О-ой… Что же со мной приключилось этой ночью?
Та-ак… руки-ноги – целы. Это хорошо… А морда покрыта засохшими царапинами. Больше, вроде, никаких увечий. Только слабый я – как осенняя муха. И шатает как, от тяжкого перепоя…
Хм-м… Штаны – мокрые. Но по моему это от росы.
Футболка – разодрана в нескольких местах.
Чёрные кожаные кроссовки вымазаны в грязи. Словно я десятки километров топал по бездорожью.
Я оглянулся. Место совершенно незнакомое. С одной стороны – опушка леса. С другой – заросшее бурьяном поле.
Никаких следов колёс. Значит, я, и правда, доковылял сюда пешком? То-то ноги болят…
Двигаться тяжело. Но корчиться от холода – ещё хуже. И я побежал вдоль опушки леса – по едва угадывавшейся тропинке.
Один раз едва не упал, запнувшись о высокую траву. Голова кружилась. И тёмные пятнышки плавали перед глазами.
Зато мысли начали выстраиваться в логичную цепь.
Всё не так уж плохо. Я ведь очнулся не в пустыне.
Надо согреться. Отыскать хоть какую-то дорогу. Она приведёт меня к жилью и людям. Вернусь домой и завяжу с выпивкой! Точно завяжу!
Хватит с меня приключений!
Я обогнул опушку леса и радостно заморгал. Что-то вроде просёлка наметилось впереди. Бежать стало легче. Я прибавил ходу. Ощутимо потеплело. Утреннее солнышко набирало силу.
Спустя минуту первые деревенские крыши возникли из-за посадки.
Я припустил рысью. Холода – уже не чувствовал.
А в голове ярким видением маячила уютная постель, ароматная чашка чая… Может и без воспаления лёгких обойдётся?
Сколько там до ближайшей станции?
Вернуться домой и залезть под горячий душ…
Fuck!
Я споткнулся. Зажмурился. И без сил опустился на пыльную траву.
FUCK!!!
Сознание разродилось болезненным откровением.
Я не помню, где мой дом.
Я не знаю, есть ли он вообще.
Единственное, что я помню – своё имя.
Денис.
Пели птички в вышине. От полевых трав веяло душными ароматами. Я сидел у дороги, обхватив голову руками. Я так старался хоть что-нибудь наскрести в контуженных мозгах… Ведь что-то должно было остаться?
Не знаю, сколько прошло времени.
Голова заболела.
Память не вернулась. Кое-что дрянное стряслось со мной этой ночью. Будто тёмный осадок клубился на дне сознания.
И ничего конкретного.
Сидеть надоело.
Я встал и занялся изучением содержимого карманов на штанах.
В правом переднем – носовой платок. В левом – пачка «Дирола».
– … С ксилитом, без сахара, – тупо озвучил я этикетку. Что такое ксилит?
Стоп. Знаю! Ксилит – заменитель сахара!
Кое-что я всё таки не забыл. А ещё знаю, что штаны называются «джинсами»…
Много ли поможет такая ценная информация?
Я продолжил обыск и в заднем кармане нашёл бумажку в сто долларов.
Негусто. Ни документов, ни мобильника с телефонной книгой…
Какое-то время я грелся на солнце. Обдумывал ситуацию.
Потом медленно заковылял в сторону деревни.
Сто баксов – вероятно этого хватит, чтобы добраться до города.
Я жив и относительно цел. И «котелок» на плечах варит. Рано или поздно начну вспоминать…
Когда до ближайшего дома оставалось метров сто, замер, вслушиваясь.
Странно.
Рядом с жильём не может быть так тихо.
Должны кричать петухи, орать куры, лаять собаки. В деревнях полно всякой живности. Это я точно знаю… Да и люди не хранят молчания. Если не разговаривают, то хотя бы матерятся. А иногда врубают музыку.
Я осмотрелся.
Там, где положено быть огородам, возвышались могучие стебли сорняков. В девственно нетронутые зарослях бузины только ветер шевелил листву. А на большой вербе восседала огромная чёрная птица и неодобрительно меня изучала.
Ну, чего вытаращилась? Я погрозил ей кулаком.
Птица ответила отрывистым звуком и покинула дерево, изредка взмахивая широкими крыльями.
Я опять двинулся вперёд.
Крайние усадьбы вполне могут быть заброшены. Но целая деревня не может вдруг обезлюдеть.