– Ты что творишь, гнида?! – ощерился Андрюха. – Ты знаешь, что за такие дела…
– Да все будет нормально, – усмехнулся хозяин. – Не надо за меня переживать.
– Помогите!!! – опять крикнул Серега.
Хозяин вздохнул и поставил в проем деревянную лесенку. Сам спустился вниз. В руках у него – объемистый пластиковый таз. Поверх одежды – грубый резиновый фартук, на руках – перчатки…
У меня в груди шевельнулся холодок, но тощий верзила еще не казался особо страшным – скорее нелепым в таком прикиде. «Зачем это? На фига ему фартук?»
– Нас будут искать, – хрипло выдавил Серега.
– Не будут, – качнул головой хозяин. – Для всех – вы просто сгинули в Зоне.
Поставил таз на пол. Легко схватил щуплое тело Сереги и за связанные ноги подвесил его головой вниз – на торчавшем из потолка стальном крюке.
Пластиковый таз оказался точно под Гилевичем – у самой головы.
– Не трожь его, урод! – выпалил Андрюха.
А Серега успел крикнуть:
– Помоги!!! – но лезвие ножа в руках тощего слабо сверкнуло, отразив электрический свет, и крик оборвался. Широкая красная полоса перечеркнула горло нашего товарища.
Гилевич захрипел. Струйка крови хлынула в аккуратно подставленный таз. Подвешенное тело судорожно дернулось. И почти сразу обмякло. Лишь несколько капель долетели до фартука хозяина…
Я зажмурил глаза, оседая на пол, царапая связанные руки о бетон.
Не хотел, не мог видеть. Зато отчетливо слышал – как хрип утихает, как кровь журчит в тазу.
– Эх, детки – бесстрашные, наглые. А сами такие наивные, – словно откуда-то из удушливой тьмы долетел голос – гнусавый и чуть укоризненный.
– Тварь, – всхлипнул Демин, – гребаный отморозок!
Удары сердца бешеной дробью отдавались в висках.
Очень хотелось проснуться. Вырваться из наваждения – как вырвался из Призрачной Башни, ожившей в моем бреду.
Только проснуться не удавалось.
В тусклом свете лампы я опять увидел плавно качавшееся тело Сереги и худого верзилу, присевшего на ступеньку лестницы. Кажется, он ждал, пока кровь стечет в таз. И буднично, безмятежно размышлял вслух:
– Все имеет свою цену – особенно ошибки. А если нет мозгов – нечего шастать за товаром. Надо сидеть возле мамы и папы.
– У нас нет ни мамы, ни папы… – прошептал Андрюха.
– Давишь на жалость? Глупо, – качнул головой хозяин. – Нынче слабых не жалеют, каждый думает только о себе… – шагнул к бездыханному телу Сереги и деловито начал срезать с него одежду.
– Что… что ты творишь?
Хозяин не ответил.
И молча вспорол голое тело ножом.
Я оцепенел, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. И все равно, будто загипнотизированный, смотрел на высокую фигуру с паучьими длинными руками.
А он быстрыми, уверенными движениями потрошил Серегу Гилевича – будто тушу на бойне. Отвратительные влажные звуки наполнили подвал.
– Видите, до чего легко? Проще, чем свежевать баранов. Главное, твердая рука и практика… Регулярная практика.
Какие-то красноватые комки полетели в пластиковый таз.
– А дальше – по прейскуранту. Почки – двести пятьдесят, печень – триста баксов, – он с сомнением повертел в руках коричневатый комок. – Нет, эта – паршивая… Может, возьмут хоть за сотку? – швырнул Серегину печень в таз и скупо усмехнулся: – Рынок диктует цену. Даже бесполезные сопляки вроде вас на что-нибудь годятся.
Из кармана фартука он достал белую пластиковую бутылочку и вылил ее содержимое в заполненный таз.
– Нановзвесь, – объяснил будничным тоном. – Дорогая, целых двести баксов за бутылку. Но раз нет стерильности – по-другому не выйдет!
– Ты… – прохрипел Андрюха. – Ты…
– Что я? Всего лишь деловой человек.
– Ты – не человек!
Хозяин засмеялся. Спрятал бутылочку в карман и вздохнул с легкой грустью:
– В том-то и дело, что самый обыкновенный. Представляете, до чего обидно? Мое время, мой шанс – то, о чем с детства мечталось! По всем понятиям и убеждениям мне надо быть с ними – с высшими. А долбаные хромосомы решили иначе.
– Ты… хуже, чем мутанты!
– Это вам только кажется – в силу личной заинтересованности. Конечно, было бы красивее отнимать жизнь мановением руки. Но, – он взмахнул окровавленным ножом, – и по старинке кое-чего можно добиться! Кстати, куда вы дели товар?
– Мы вернулись порожняком, – сипло отозвался Андрюха.
– Зачем врать? В вашей ситуации – бесполезно.
– Ты ведь… в любом случае нас не отпустишь?
– Конечно, – тонкие губы хозяина изогнулись в леденящей усмешке, – но есть один нюанс… – он хлопнул ладонью по обезображенному телу Сереги. – С вашим другом получилось быстро. А можно все делать медленно…
«Мясник» шагнул ближе, нависая огромной угловатой тенью. И вкрадчивым шепотом добавил:
– Очень медленно… И очень больно!
…В подвале опять темнота. Хозяин забрал таз, поднялся наверх. Он дал нам десять минут на размышление – пока будет расфасовывать «потроха», укладывая их в ледник.
Сердце уже не колотится, а едва-едва трепещет – будто я сам почти мертвый.
Рядом звякнул цепью Андрюха – как через вату долетел его слабый голос:
– Прости меня, Глеб…
– За что?
– Это я виноват, я вас сюда привел. Дерьмовый из меня бригадир. И трикстер дерьмовый… Равиля с Никитой тогда не остановил – знаешь почему? Накануне мы сильно поругались…
– Перестань, – прошептал я.
Разве теперь что-то изменишь? Из окружающей тьмы, будто наяву, передо мной опять всплыл силуэт Призрачной Башни – как наше проклятие…
Все мы так и не успели стать ловкачами.
Ведь для этого мало знания даров и ловушек Зоны. Таких сведений даже отморозок может нахвататься. Или обычный наемник на службе корпорации – из тех, кто любит щеголять кличкой «сталкер».
Нет, дело совсем в ином – и потому не каждому под силу. Ведь, чтобы стать настоящим трикстером, сперва надо стать настоящим человеком – так когда-то объяснил мне отец…
– …И за желтый туман прости – за то, что все время тебя подначивал…
Господи, о какой ерунде он болтает. Я проглотил комок в горле и тихо сказал:
– Андрюха… Неужели конец?
Он умолк – на целую минуту. Бесконечно долгую минуту длилась гробовая тишина. Пока он опять не вздрогнул, звякая цепью:
– Ползи сюда! Ближе…
Я придвинулся на его голос. И в темноте он пнул меня ботинком. Что, спятил от страха?
– Эй, ты чего?
– Каблук мой щупай – там, сбоку…
Я развернулся к нему спиной, пошевелил связанными руками и таки ощутил под пальцами что-то твердое – наверное, острую, чуть зазубренную кромку подковки.
