— Вы во время остановок, наверное, еще и обывателей обыгрывать успеваете, — усмехнулся я, садясь напротив него. — От скуки стоит играть исключительно на такие деньги, какие не жалко потерять.
— Ну раз все равно заняться нечем, — пожал плечами Негодяев.
Третьим сел Лашманов. Он же вынул несколько чистых листов бумаги. Принялся расчерчивать на них «пули». И судя по сноровке, подпоручик был отнюдь не чужд этой азартной игры.
Вскоре карты затянули всех нас. Даже Зарина не отказалась сесть с нами. Мы азартно резались под мизерные взятки. И это каким-то образом сблизило нас. Спаяло. Сделало настоящим коллективом.
Ближе к прибытию в Джанкой мы уже начали организовывать настоящие турниры. К ним присоединился и генерал Радонежский с неразлучным врачом-адъютантом Бойковым. Играть со штабс-капитаном было тяжелее всего. Из-за маски никак нельзя понять его реакцию на сданные карты, на расклады, на игру других. А ведь наблюдение за другими — это едва ли не половина хорошей игры.
Поезда по Таврии ходили только до Джанкоя.
Там мы должны были перегрузить «Святогора» на прочную повозку. И к Перекопу отправимся уже по накатанному тракту. Пусть и не в пульмане, но, все равно, путешествие по апрельской Таврии не было лишено определенной приятности.
Но меня с самого Джанкоя мучили мрачные мысли. И с каждым днем на душе становилось все тяжелее и тяжелее.
Подпоручик Владимир Данович командовал взводом, что называется, без году неделя. Потому командованием Таврической пограничной бригады к нему был приставлен опытный унтер Федот Мазуров. Седоусый дядька прошел горнило войны с турками. Потерял правую ногу, но остался на службе. К настоящей строевой службе Мазуров был не пригоден, даже со сравнительно неплохим протезом. Однако в Таможенной страже ему место подыскали. Пришлось только выучиться держаться в седле.
И вот теперь молодой подпоручик, получивший звание благодаря отличной учебе, ехал рядом с поседевшим на государевой службе старшим унтер-офицером. А за ними покачивались в седлах два десятка драгун пограничной стражи. Еще пятеро были высланы вперед.
— Послушайте, Мазуров, — молодой подпоручик обращался к унтеру исключительно на вы и по фамилии, что каждый раз коробило того, — мы как будто по вражеской территории едем. А не по Таврии. Все эти разъезды, дозоры. — Подпоручик раздраженно махнул рукой.
— У нас тут такие порядки, — усмехнулся Мазуров, — что иногда в турецкую проще было. Там нас встречали по-людски. И болгары, и сербы, и армяне. А тут… — Унтеру отчаянно хотелось сплюнуть под копыта коня. Но при таком образованном офицере он постыдился. — К крымским татарам в деревни лучше по одному не заходить. Могут и на мундир не поглядеть. Зарежут, сволочи. Разбойный народ пошаливает. Но дозор выслали не против них.
Пораженный словами унтера Володя Данович даже не сразу спросил, против кого же предназначены дозоры.
— На одного всадника контрабандисты могут и не отреагировать, — продолжал, не дожидаясь вопроса, Мазуров, — а то и просто проглядеть. Потому дозоры никогда не возвращаются тем же путем…
— А этот что же? — указал рукой в перчатке на скачущего на взмыленном коне пограничника.
Мазуров поднес руку козырьком ко лбу. Сощурил глаза. Он не хотел самому себе признаваться, но зрение стало с возрастом сдавать.
— Странное дело, вашбродь, — покачал он головой. — Беспалов драгун вроде справный. За ним таких фортелей раньше не водилось.
На эти слова какой-нибудь другой офицер, может, и не обратил бы особого внимания. Но Володя Данович быстро понял местную специфику. И раньше чем Мазуров посоветовал ему, он скомандовал:
— К бою!
Его пограничники сдернули с плеч винтовки. Сразу же подобрались. Хотя врагов рядом еще не было видно. Но жизнь в Таврии, все еще слишком отдающей полудиким Крымом, приучила драгун всегда быть начеку. А уж когда офицер командует «к бою!», так и подавно.
— Что стряслось? — спросил у подскакавшего Беспалова Мазуров.
— Турецкий десант, — задыхаясь, выпалил он. — Не меньше сотни лодок. Все не пересчитать. Дерюгин на берегу остался. У него ракетница ручная есть. Когда турки на берег полезут, он сигнал ею подаст.
— Веди! — воскликнул Володя Данович. — Взвод, галопом! Вперед!
Драгуны пограничной стражи сорвались, что называется, с места в карьер. Поднимая копытами пыль, они мчались по таврической степи. К берегу Черного моря.
В турецкий десант Володя Данович не поверил. Левантийский султанат, конечно, воистину азиатская держава. И находится под сильным влиянием КЕС, где друзей у Русской империи нет. Однако нападать после недавней войны, в которой потерпели сокрушительное поражение, это слишком даже для левантийцев.
Но ведь кто-то же высаживается на крымском берегу. И вряд ли они смогли так перепугать Беспалова, чтобы тот выдумал сотни лодок. Но если не турецкий десант, тогда что же это?
Ответ ждал взвод пограничников на берегу.
Лодок, действительно, оказалось никак не меньше сотни. И были это не деревянные плоскодонки, а паровые катера. Такие активно используются в КЕС для десантирования с моря. На мачтах их полоскались зеленые знамена с цитатами из Корана. А на горизонте через бинокль можно было разглядеть силуэт более серьезного судна. Над ним никаких флагов не имелось вообще.
— Странное дело, — протянул Данович. — Что это такое?
Он опустил бинокль.
Не очень понятно, что теперь делать. Врагов — а в то, что высаживаться собираются друзья, подпоручик не верил — было никак не меньше тысячи. Взводом драгун пограничной стражи их не остановить. Но и покидать берег как-то позорно. Бежать при виде непонятно кого. Нет, совсем не этому учился Володя Данович.
— Беспалов, — обернулся он к драгуну, принесшему весть о прибытии врага, — бери моего коня — и галопом в Симферополь. Там должны знать точное место и время высадки десанта.
— Есть, вашбродь, — выпалил драгун.
Конь у подпоручика был лучший едва ли не во всем полку. И теперь Володя готов без зазрения совести отдать его жизнь, чтобы сообщение об этом странном десанте было как можно скорее доставлено в столицу Таврии.
— Занимаем оборону, — обернулся к унтеру Данович. — Коней — в тыл. Укрываемся за камнями.
— Слушаюсь, — козырнул Мазуров. И тут же принялся отдавать команды направо и налево. Все-таки стоя обеими ногами на земле, он чувствовал себя куда уверенней, чем трясясь в седле. Держаться на коне он, конечно, держался, но настоящим всадником так и не стал.
