- Подумать только, - наконец, заговорил он. - Моей единственной ошибкой стало то, о чем я беспокоился больше всего.
- Что именно?
- Человек. Понимаешь, я хотел, чтобы силу обрел именно человек. Но я не учел человеческую натуру. Этот щенок оказался совершенно неблагодарным. Я дал ему такую мощь, а он взамен отнял у меня руки.
- Человек, говоришь?..
Хендрикс, до сих пор сидевший, свободно положив руки на колени, свел их и сцепил замком пальцы.
- Ты никогда не разбирался в людях, Себастьян. Вот почему твои эксперименты рано или поздно возвращались с тыла, чтобы укусить тебя за задницу.
- Хе-хе-хе, - смех скелета звучал почти грустно. - В твоих словах есть доля правды. Хоть ты и говоришь все это лишь потому, что никак не простишь мне нашего соперничества.
- Мы же не дети, - Хендрикс оставался непоколебим.
- Уже очень давно... Скажи, - внезапно Себастьян посмотрел на Артура затуманенным взглядом. В этом взгляде читалась ностальгия. Скелет вспомнил что-то из той части своей жизни, которую можно было назвать счастливой. - Скажи, а... Она все еще выглядит как Бригитта Нильсен в "Рыжей Соне"?
- Да.
Ответ был коротким и резким. После него в палате повисло молчание, в котором чувствовалась давняя неослабевающая напряженность, возникшая между мужчинами далеко не впервые. Наконец, Себастьян тихо вздохнул, пытаясь смешком прикрыть прорвавшуюся печаль.
- В общем, Артур, ты уже все понял. Разговорил меня даже в таком состоянии, хитрая ты скотина. Мой "таинственный протеже" и был моим проектом. У меня получилось создать... не знаю, что это такое. Но он явно не одной лиге с прочими поделками. Штучное производство, Артур. Огромные деньги. И вот эта ходячая дороговизна так со мной поступила.
Хендрикс поднялся со стула. В слабом свете ночника его фигура показалась Себастьяну обличием Смерти. Почему-то эта мысль подстегнула скелета и заставила заговорить раньше, чем собеседник открыл рот.
- Подожди. Не зови своих мозгоправов. Они еще успеют выудить из меня всю нужную вам информацию. Я даже не буду сопротивляться. Хотя могу ли я теперь?..
- Что такое? - спросил Хендрикс.
- Я уже понял, почему ты пришел. Он снова показался, да? Мой мальчик уже успел цапнуть твоих дружков за больное?
- Да, - честно ответил Артур. - Мы поняли, что это не Лилит. А значит, это мог быть кто-то с твоими связями. Твоя сеть снова всплыла, и мы работаем по ней. Мы его найдем. Но нам нужно знать, кто он.
- Да я и не сомневался, что ты не из желания отомстить расспрашивал... Я дам вам все, что хотите. Но с этим мальчиком... Не знаю, поможет ли. Артур, Артур, я совершил страшную ошибку.
Скелет снова зашевелился. И стало заметно, как двигаются культи под одеялом.
- Я недооценил его. Он не просто человек. Надо было догадаться, когда он сумел соединить несоединимое. Артур, он... мой мальчик - это даже не зло. Это что-то другое. И я не знал тогда, не знаю и сейчас, чего он хочет. Я знаю только, что ненависти в том, что я создал, хватит на всех. Он ведь из ненависти так меня изуродовал. И вирус... Он не давал мне ни жить, ни умереть. А сейчас я проснулся. Поэтому я и понял, что он начал действовать. Он обещал, что я успею узнать. Он обещал, что не забу... Кх-кх-кх... Кхы!
Артур Хендрикс лишь каким-то чудом удержался от крика, когда изо рта Себастьяна хлынула темная жижа, казавшаяся в тусклом свете совсем черной. Не теряя самообладания, англичанин подался вперед и, наклонившись, нажал на кнопку, установленную рядом с кроватью. Затем, отступив назад, Артур нащупал на стене выключатель и щелкнул им. Палату заполнил желтовато-бледный свет потолочных ламп.
Иссушенный скелет, обтянутый бледной кожей, бился на постели. Конвульсии выгибающегося тела заставили одеяло сползти, и Хендрикс увидел многочисленные трубки, опутывавшие Себастьяна. Система жизнеобеспечения как раз начала истошно верещать сигналами тревоги. Изо рта Себастьяна лилась кровь, и кровь же окрасила багровым большинство присоединенных к телу трубок. Даже катетер, стоявший в стороне, наполнился красной жидкостью.
Хендрикс не стал кричать, звать на помощь, заламывать руки или суетливо метаться из стороны в сторону. Он неподвижно стоял, когда в палату ворвались охранники с оружием в руках. Секунд через тридцать охранников сменили врачи. Люди в халатах замерли у изголовья кровати, когда Себастьян вдруг затих. Артур, посмотрев на их лица, все понял. Он развернулся и покинул палату, на ходу доставая коммуникатор.
Добывать информацию было не у кого. Себастьян Кроули только что скончался.
Он лежал, заложив руки за голову, и смотрел в небо, наливавшее серебристым полуночным светом. Спина чувствовала холодок площадного камня, приятно кусавший почки и обещавший нездоровье. К счастью, Вендиго мог не опасаться столь банального недуга, как застуженные потроха. Он продолжал глядеть в небо, изредка отводя взгляд, чтобы рассмотреть торчащий сбоку узкий шпиль тридцати шестиметрового обелиска. Даже сейчас, в сгустившейся тьме. Он видел надписи на древнем языке, восхваляющие деяния фараона.
- А ты знаешь, что этот обелиск привезли в Рим по прихоти самого Октавиана Августа? - спросил мужчина, не меняя фривольной позы. - Римляне очень любили таскать к себе домой египетские реликвии. Это напоминало им о собственном величии победителей, завоевателей и хозяев. Обелиск, восхваляющий египетского царя, стоял в Большом цирке Рима, на ипподроме. Не очень-то вежливо, правда?
Темно-синее полотно небосвода осветилось красным. Яркие рыжие волосы девушки, склонившейся над Октавианом, казались пламенем неведомого костра. Зеленые глаза того особенного глубокого оттенка, что делает взгляд женщины соблазнительно манящим, смотрели нежно, но обеспокоено.
- Ты уверен, что нормально вот так валяться посреди площади? - спросила Анна, несколько по-детски выпятив чувственную нижнюю губу. Лицо ее, отмеченное красотой мастерски вырезанной скульптуры, было напряжено. Анна, как ни старалась, не могла понять эксцентричных, порой до глупости, выходок возлюбленного.
- А почему нет? - он добродушно приподнял густые брови и улыбнулся. Октавиан имел привычку, улыбаясь, закрывать глаза. Будто опасался, что взгляд будет вовсе не таким веселым и приятным. - В конце концов, на этой площади, прозванной площадью народа, многие столетия совершались публичные казни. Этот обелиск и это небо помнят больше смертей, чем любимый фашист твоей мамы.
- Не надо про мою маму, - поморщилась Анна и сунула руки в карманы светлого длиннополого плаща, укрывавшего ее фигуру. - И вообще, как краткий курс истории местных достопримечательностей соотносится с безопасностью валяний посреди площади?
