пачку патронов; огниво и фонарик сразу опустил в карман; ещё один короткий нож, имеющий вилку и ложку, отложил на стол.
— Вот он. — Виктор покрутил литровую банку с мёдом перед глазами и вторую банку с сухарями. — Мёд хранится вечность. Этим я сейчас и насыщусь.
Набив брюхо, Солдат был не в состоянии терпеть сонливую усталость, глаза отказывались взирать на темноту мира: это самое опасное состояние — от сильной усталости человеку становиться всё безразлично; он впадает в крепкий сон, игнорируя любую угрозу. Виктор прошёл в комнату, хотел взять старое ватное одеяло, чтобы укрыться, но оно воняло и к тому же слегка сырое. Он упал на отсыревшую шершавую поверхность дивана, скрестил руки на груди, поджал колени к животу и, слегка трясясь от холода, мгновенно уснул.
1
Где-то далеко лаяла псина. Утреннее солнце вклинивалось мутными лучами в щели заколоченных окон. Тишину комнаты нарушали нудные удары капель о доски пола, срывающиеся с потёка на потолке. Снова лай пса нарушил утреннюю прохладу затуманенного поля, расположившегося на севере перед лесом.
Солдат вскочил с дивана, от боли в голове его пошатнуло, глаза непонимающе забегали по свисающим со стен сырым обоям. Он перевёл глаза на окно, запрыгнул коленями на почти развалившееся кресло и ногтями содрал со стекла полоску газеты. Лоб приник к холодной поверхности, беспокойный взор напряг зрение. Сильно захотелось пить: немудрено — после банки мёда с сухарями во рту поселилась пустыня.
Ну, конечно, как же он не подумал, что сюда придут его искать если не в первую очередь, то во вторую точно: ведь дом отца. После квартиры бывшей жены он забежал к другу, взять некоторые вещи, в том числе дождевик, занял денег и отключённый старый кнопочный мобильник с сим-картой, несколько лет назад купленной в переходе, надеясь, что по нему его не вычислят: а то, где он ещё сможет купить в ближайшее время? Через час от друга пришла эсэмэска: «Вали скорее, растворись, тебя везде ищут. Грозятся завалить». По дороге Виктор выкинул новый айфон, разломал сим-карту, снял с запястья электронные часы, зашвырнул в озеро, следом запустил шагомер: кто их знает эти электронные штучки — все за всеми шпионят.
Солдат потёр пальцем грязное стекло и ещё раз присмотрелся, сердце нещадно ринулось в бега. По тропе через поле в его сторону шли люди с собаками, кажется, полицейские: но это точно по его душу. По дороге с восточной стороны колыхался чёрный джип, а с запада — микроавтобус. Виктор знал — там притаились беспощадные омоновцы.
— Офигеть, они меня что, обложили? За своего — они меня здесь повесят. Но я ведь не виноват.
Ногой сбив алюминиевую кастрюльку на кирпиче, Солдат схватил рюкзак, проскочил на кухню. Он слышал отчётливые голоса, подумал, что, если промедлит ещё минуту, уже не уйдёт. Быстро расстегнул молнию, кинул внутрь пачку патронов, швейцарский нож, схватил обрез и ринулся обратно в комнату. Пробежал коридорчик, забежал в дальнюю угловую комнату и примкнул лицом к окну. По центру зияла дыра: кто-то когда-то метнул кирпичик. Повеяло прохладой и луговыми травами. Мысль промчалась: «Хорошо они без вертолёта. Но могут запустить какой-нибудь дрон».
— Эй, загляни в тот дом. Там что-то мелькнуло!
Виктор вздрогнул. Если они так спокойно шумят, значит, всё окружили. Что делать-то? Вспомнил, когда один раз приезжал сюда в детстве, с местными ребятами лазили в катакомбы: так деревенские называли старинные кирпичные склады, пролегающие под землёй метров на двести. Вход был почти завален, но худые пацаны пролезали в любую щель, а выход находился под насыпью старой узкоколейной железной дороги, прямо перед озером.
— Туда, только туда нужно щемиться. — До начала оврага, где был вход, метров сорок. Солдат внимательно вгляделся: трава высокая, можно быстро на карачках проползти незамеченным. Если только там омоновцы шашлыки уже не жарят. А что, если поднять руки и сдаться, сказать, что я не при делах? Ага, мгновенно нашпигуют башку сталью, да ещё контрольный влепят. Потом скажут — убегал, отстреливался, наших маленьких бугаёв обижал. «Эх, Барбара, зачем ты только родилась? Чтобы мне и себе жизнь испортить? Если бы мог в прошлое попасть, то не замедлил себя ждать, впорхнул и выпорхнул, но уже с твоей глупой головой в руке — хоть и люблю тебя ещё».
Неожиданно раздался выстрел, эхо пронеслось над крышами заброшенных полуразвалившихся лачуг. Виктор вздрогнул, побледнел, не обращая внимания, что режется, поломал оставшиеся стёкла и вывалился на улицу. Грохнул ещё один выстрел, свист пули рассёк воздух где-то над трубой. Солдат машинально поднял лицо, не понимая — по нему лупят или нет. Глаза задержались на обрезе, зажатом в ладони: может, выкинуть? Да нет, без оружия нельзя. Виктор согнулся, представляя, как его сейчас увидят и выпустят из автоматов в спину такие жужжащие и визжащие смертельные рои, что он разлетится кровавой пыльцой и унесётся ветром. Ноги понесли его через сырую болотную траву, высоко задирая колени, а душа замерла в ожидании смерти. В лицо бились всякие мошки.
Перед глазами появился пологий край оврага. С мыслью, что, кажется, пронесло, Солдат прыгнул, упал на бедро и несколько метров шумно скользил по траве; подошвы берцев проборонили вязкую сырую землю. Он вскочил на ноги и побежал, ища глазами вход в подземелье. Боковое зрение уловило движение, которое материализовалась в человеческую фигуру; мысль с сожалением простонала: «Не успел! Увидели! Теперь заблокируют выход!» Кирпичная разбитая арка появилась слева через пять шагов, всюду валялись кирпичи, какие-то балки, брёвна, мотки колючей проволоки, грязная шерсть мёртвой разложившейся козы. Виктор увидел полуметровую щель высотой, но узкую. Он упал, рьяно начал откидывал половинки кирпичей и камни, часто оборачиваясь. Он увидел, как омоновец в шлеме наметил на него ствол. Солдат обречённо перевернулся на спину, расставил руки и, остановив дыхание, приготовился к смерти. Наверное, прошла вечность, но омоновец не открывал огонь. Виктор попятился, подполз ближе к дыре, не отводя глаз в ожидании смерти; омоновец опустил автомат, зачем-то снял шлем, повернулся и пошёл к домам.
— Друг, — простонал Солдат, не понимая, почему его оставили в живых или не увели с собой. — Ты — человек. — Покрепче сжав в одной руке обрез, в другой рюкзак, он протиснулся в щель и оказался в темноте. Переведя дыхание, Виктор сомкнул ресницы и вслушался: ничего — кроме тишины и запаха пыли. Хруст открывающейся молнии на рюкзаке нарушил спокойствие, ладонь достала фонарик, щёлкнуло, столбик лучика высветил полукруглый кирпичный свод потолка. Осветил земляной пол, который тянулся к
