Стуча головой об стену, арестант ели слышно простонал:
-- Еще не знаю. Мне бы водочки ковшик иль чего другого жидкого, может есть?
-- Откуда.
Евсей окончательно пал духом.
-- Значит, нет... Ой, помру я братцы, мамка плакать будет. Череп вот-вот лопнет, ей-богу, -- Евсей тяжело вздохнул и полез в солому. -- Господи, как хорошо вечером и так грустно утром...
Наши сочувствия Евсею не помогли. Едва стемнело, заскрипел засов. Кузьмич притащил чугунок с наваристым борщом, пол краюхи хлеба и ковш кваса. Ужин был прост, вкусен и сытен. Евсей кинулся к питью, жадными глотками осушил посудину и мрачно посмотрел на Кузьмича.
-- Чего я здесь -- учудил что?
-- Еще как, чудотворец ты наш, -- беззлобно ответил Кузьмич. -- Ты ж лишенец стекла в трактире побил, заморскому гостю нос свернул...
Евсей поморщился:
-- Это я помню. Чего он со мной пить отказался, я ж по-хорошему, с уважением, за здоровье Старобока, а он рыло воротит.
Надзиратель неказисто выругался и поучительно произнес:
-- Эх, деревенщина, иностранцы народ тонкий, понимать надо. Алкоголь наперстками употребляют, а ты ему жбан целый влил, чуть не захлебнулся гость. Международный конфликт через тебя получиться может. -- Пошевелив усами, Кузьмич продолжил: -- А зачем ты сердешный извозчиков с оглоблей гонял?
Вот тут Евсея проняло по-настоящему, лоб заново покрылся испариной, ноги подкосились. Он плюхнулся на пол.
-- Гонял все-таки?
-- Еще как.
Евсей долго смотрел в потолок, несколько раз пытался что-то сказать, но всякий раз умолкал. Наконец собрался с силами и произнес:
-- Не считается, за извозчиков я прошлый раз сидел.
-- Пошлый раз ты их в телегу не запрягал.
-- Вот люди, -- обиженно засопел Евсей, -- ведь говорено, ежели пью, пусть за версту обходят.
-- Да они и обходили, но пятерых ты выловил.
-- И что, везли?
-- Не то слово, два круга по городу дали. Теперь штрафная сотня, как пить дать. Старобок больно уж осерчал. -- Кузьмич принялся собирать посуду и уже на выходе добавил: -- Влип, ты Евсей. Теперича либо импортный купец суда затребует, либо извозчики пришибут.
Евсей почесал пятерней за ухом и полез в солому. Федор, задув свечу, устроился рядом. А я прилип к окну и с тоской уставился в небо. Обычная луна, фонарь -- фонарем, звезд -- как травы в поле... А вот левее до боли знакомый ковш Большой Медведицы! Земля-матушка! Главное сориентировался в пространстве, во времени -- разберусь!
Проснулся среди ночи от тихого стука в оконце. Сначала показалось -- птица клювом долбит. Хотел на другой бок перевернуться, но звук не исчез, стал громче и настойчивей. Пришлось вставать. Моя изнеженная цивилизацией натура чувствительна к малейшему шуму. Евсея с Федором такие мелочи не тревожат. Оба храпят, распластав по соломе руки.
В лунном свете удалось различить странный силуэт. Маленькое сгорбленное существо с морщинистым лицом царапало клюкой. По телу побежали мурашки. Косматая, с узелком под мышкой, окажись рядом ступа и помело -- я бы не удивился. Старушка, заприметив меня, улыбнулась беззубым ртом и негромко попросила:
-- Внучка мово, Евсеюшку, покличь, милок.
Я кубарем скатился на сосновые полати и принялся поднимать Евсея. Тот забормотал, помянул в сердцах иностранного посла, крепким словцом обложил извозчиков и открыл глаза. Поняв в чем дело, с ревом кинулся к окну.
-- Бабушка! -- орал Евсей. -- Погибает твой внук любимый и единственный. Злые языки напраслину возводят! Ты же знаешь, -- причитал Евсей, -- я и мухи не обижу. Старобок в штрафную сотню забрить хочет. Спаси Христа ради!
-- Родненький мой, -- прослезилась женщина, -- не печалься, схожу к Князю, не откажет, поди. Только дома вот...
-- И чего там? -- заерзал Евсей.
-- Да отец вожжи заготовил, жаловались ему на тебя.
-- Вожжи говоришь?
-- Ага, новые, в дегте кипяченые, -- кивнула старушка и принялась размахивать руками. -- Сейчас Евсеюшка, сейчас, раздвину стены...
-- Э, э! В дегте говоришь! Бабуля, постой! Не хочется мне на волю, -- пуще прежнего заорал Евсей. -- И передай Старобоку -- пусть лучше охраняют, а то один Кузьмич на всю тюрьму.
Расстроенный Евсей мотался по камере из угла в угол.
-- Нет, братцы, -- наконец изрек он, -- не знаю как вы, а я в штрафную сотню, добровольцем. Раз собирают, значит, пошлют куда-то и чем дальше, тем лучше. Мне теперь с любого бока припека, а дома еще папаня с характером.
-- А чего там бабуля руками махала? -- поинтересовался я.
-- Колдовать взялась.
-- Чего!?
-- Что, чего? Ведьм никогда ни видал что ли? Старобок ее уважает, простил бы, а вот отец... Да еще извозчики. Нет, лучше уж в штрафники.
Федька поддержал Евсея:
-- А чего, повоюем если надо. Вернемся с трофеями. Куплю на ярмарке сапоги со скрипом, гармошку трехрядку, вот тогда и жениться можно. Глядишь, Старобок землицы подкинет, засажу овсом, не жизнь, удовольствие сплошное.
-- Лучше маком, -- посоветовал я.
-- А какой с него прок, в пирожки если.
-- Ну не скажи, такое зелье приготовить можно, хлестче водки с ног валит.
-- Ух, ты! -- подскочил с нар Евсей. -- Здорово! Меня батяня за самогон гоняет, а растительность какую в пищу -- завсегда, пожалуйста, говорит для здоровья польза большая.
В подробности я вдаваться не стал. Хватит того, что Колумб в Америку алкоголь завез. Индейцы до сих пор "огненную воду" поминают, как динозавры ледниковый период.
Вздохи-ахи долго наполняли сумрак камеры. Я отвернулся к стене, мысли насквозь житейские, никакой романтики. Пора сматываться. Хватит с меня древнерусской экзотики. Дождался, когда сокамерники угомонились, и принялся за дело. Огарком свечи очертил на полу круг, залез в центр, из правого кармана достал выдранный листок с заклятием, из левого припасенный заранее кусок хлеба. Пора.
В мельчайших деталях я представляю "родную хату" в двадцатом отделении милиции: в углу Жгут зудит про блатную жизнь, Вован перед разводом окурок прячет, интеллигент Славик читает бомжам лекцию о вреде здоровой пищи. Для верности жду минуту. Другую. Открываю глаза. Пустышка. Вместо Славика и Вована на соломе храпят Федька с Евсеем.
Еще трижды рисовал я круги, вместо хлеба прикладывал к заклятию остатки борща -- бесполезно. Не разверзлись стены, не дрогнул пол под ногами. Заклятие не работало. Измаявшись вконец, я сунул листок в карман и плюхнулся на солому. Первый раз за весь день мне стало по-настоящему страшно. С тем и уснул.
Завтракать пришлось овсянкой. Господи, как схожи порядки, другой мир, а кормежка та же. Голод заставил взять ложку. Едва допили компот, распахнулась дверь. Кузьмич привел новеньких. Федька чуть не подавился сливовой косточкой. На пороге застыли Васька с Ванькой. С меня вмиг слетел весь налет цивилизации. Я соскочил с нар, сделал "козу" и выдал:
