Все оставшееся время до понедельника он провел в Машином обществе у нее на квартире, а когда она ушла утром на службу, майор достал куцый телефонный справочник с грозной надписью на обложке: «Для служебного пользования» — и для начала сделал звонок в Калининское ГАИ.
— Капитана Сысоева, — попросил он, и, когда ответили, что капитан Сысоев, которого он, честно говоря, и в глаза-то ни разу не видел, работает на выезде, майор сказал: — Спасибо, — и сейчас же набрал номер другой.
— Помощник дежурного старшина Кротов слушает, — лениво отозвались в трубке, и Сарычев голосом нахальным поведал:
— Это капитан Сысоев, пашу на выезде. Подскажи, куда едем-то?
— В Анадырь, — без тени удивления назвал пароль помдеж, давно уже обнаруживший, что весь офицерский состав пропил мозги окончательно, а Сарычев сказал:
— Будь здоров, — и начал вращать телефонный диск по-новой.
Через секунду он уже голосом ласковым говорил:
— Здравствуйте, барышня. Из Анадыря. Беспокоит Калининское. Машинку установите, пожалуйста, — и номер черного «мерседеса»-обломщика засветил.
— Минуту. — В трубке было слышно, как женские ногти стучат по клавиатуре, потом компьютер рявкнул, и голосом удивленным барышня отозвалась: — Блокировка по доступу. Мой не срабатывает, — и замолчала.
— Спасибо. — Сарычев повесил трубку и, сказав сам себе задумчиво, нараспев: — Ни хрена себе, — пошел завтракать тем, что еще оставалось от праздничного стола.
Подкрепившись салатом, разогретой на сковородке бастурмой и крепким чаем, он не спеша «пробил» нору депутата Цыплакова и пошел греть машину, решив взглянуть на него лично.
Народный избранник окопался в самом начале Невского, там, где коллеги капитана Сысоева останавливаться запретили, и, запарковавшись чуть ли не за полкилометра, Сарычев добрался ножками до величественной мраморной лестницы, ведущей к дубовым дверям с надписью: «Представительство депутата Государственной думы Алексея Михайловича Цыплакова».
Когда майор вошел внутрь, то первое, что узрели его изумленные глаза, был огромный, как видно предвыборный, плакат, многокрасочно изображавший выразителя сокровеннейших народных чаяний. Алексей Михайлович Цыплаков взметнулся на нем в полный рост, одетый в скромный костюм-тройку от Маскино, и поверх его головы было крупно написано: «Боль народная — в сердце моем».
«Представительно смотрится, гад, ничего не скажешь», — невольно пришло майору на ум, и он, примостившись на краешке стула в самом конце длинного, слабо освещенного коридора, огляделся.
Сидел он замыкающим в огромной очереди, состоящей из людей в основном пожилых, перебиравших в руках какие-то бумажки, и Сарычев подумал: «Да, надежда умирает последней». Впереди, там, где ярко светили галогенные лампы, стоял письменный стол, за которым размещалась кучерявая барышня, а напротив нее, рядом с массивной дверью, украшенной еще одной надписью: «А. М. Цыплаков, депутат Госдумы», сидели два здоровенных, стриженных под ежика мужика и сверлили всех приближавшихся профессионально тяжелым, неласковым взглядом.
Александр Степанович прокантовался в очереди уже часа два, когда в коридоре раздался громкий, привыкший говорить много баритон, и, улыбаясь ласково своим избирателям, Алексей Михайлович в сопровождении двух молодцов вышел на улицу.
Несмотря на запрещающий знак, там его уже ждала машина — скромная, не первой свежести «четверка». Куда-то телохранителей отослав, депутат самолично на виду у всех уселся за обшарпанный руль и направился прямиком на Малую Морскую улицу, где была запаркована сарычевская «девятка». Транспорт там обычно тащится еле-еле, деваться куда-нибудь народному избраннику было весьма затруднительно, и, пока он стоял на светофоре с включенным правым поворотником, майор шмелем кинулся к своей машине.
Только торопился он совершенно напрасно. Депутат проехал метров четыреста и остановился, не доезжая буквально пару корпусов до сарычевской «девятки». Здесь он вызывавшую у него омерзение «четверку» покинул и, неспешно прогулявшись пешочком метров двести, уселся в роскошную перламутровую «Вольво-940», а майор понял, что Алексей Михайлович Цыплаков далеко не дурак.
Иномарка плавно тронулась с места и, направляясь к мосту Лейтенанта Шмидта, не спеша покатила по набережной, давая майору возможность спокойно «вести» ее, отстав корпусов на пять. Вырулив на Большой проспект, шведское чудо немного проехало по нему и, повернув направо, остановилось около недавно открывшегося модного заведения с названием патриотическим «Виват Россия».
Национальный колорит и истинно русский размах здесь начинали ощущаться прямо у входа: неподалеку от него был красочно изображен пьяный до изумления Александр Данилович Меншиков в обнимку с полуголой непотребной девицей под указующей вдаль державной дланью царя Петра Алексеевича, и присутствовала также надпись: «А по сему стоять будет нерушимо». У самых дверей гостей встречал здоровенный бородатый мужик, косивший под начальника тайной канцелярии — князя Ромодановского и работавший на пару с огромным, дрессированным только отчасти медведем. В стилизованном под корабельный трюм зале, едва освещенном зыбким светом свечей, обреченно прели в стрелецких кафтанах мокрые как мыши халдеи, а местные шкуры носили парики и называли клиентов почему-то на испанский манер — кобельеро.
Майор припарковался неподалеку от входа и, увидав, как народный избранник, протиснувшись бочком мимо сразу поднявшегося на задние лапы медведя, исчез в глубине трюма, почему-то с нежностью вспомнил о недоеденной бастурме и затаился.
Между тем Алексей Михайлович Цыплаков привычно уселся на свое излюбленное место — подальше от кухни и не слишком далеко от сцены — и, особого аппетита не ощущая вовсе, скомандовал мгновенно подскочившему халдею весьма скромно: уши поросячьи в уксусе, похлебку курячью, шафранную, а к ней расстегайчиков с визигой, куриных пупков на меду, а для основательности — шашлык из осетрины по-астрахански да жаворонка с чесночной подливой. Запивать все это народный избранник решил тоже по-простому — имбирным квасом, потом подумал и попросил все же штоф анисовой — для поднятия настроения.
А было оно нынче изрядно поганым — все плохое как-то навалилось сразу черным комом, и на душе депутатской было мерзко и пакостно. Скоро, видно, придется ехать в столицу нашей родины, на сессию, и хоть сдохнуть, но протащить Закон о легальном обороте наркотических средств именно в той редакции, какая надобна была кругам определенным.
«Не бзди, — успокаивал его давеча Гнилой, — там половина наших сидит, иди на дзюм, и пойте хором — будет все мазево». — «Да… — Алексей Михайлович влил в себя анисовой и, смачно кусая истекавшее соком поросячье ухо, подумал мрачно: — Вот и ехал бы сам, босота блатная, а не держал бы меня за шестерку».
