заставляя себя думать о чём-нибудь другом.
Прошёлся по дому, перебрал запасы еды, обошёл огород, посмотрел по соседям, вернулся, снова взялся за книгу.
Читал какое-то время про всякие вирусы и меры борьбы с ними. Добрался до чумных докторов, плюнул, и снова вышел на улицу.
Наши возможности, конечно, поинтереснее тех что были во времена чумных докторов, но, боюсь, не на много.
Те «лечили» прижиганиями каленым железом, вырезаниями чумных бубонов (воспалившийся лимфоузел), и даже запихивали в раны лягушек или пиявок. Но самым распространенным способом было кровопускание.
Не знаю почему, но кровь пускали в любом непонятном случае. Жар ли, слабость, или человек ногу сломал. Самое главное — пустить кровь. И если не помогало, а так обычно и бывало, списывали на несвоевременность данной операции. Типа поздно, раньше надо было.
Проболтавшись таким образом почти до трёх часов, я всё же решился дойти до больницы.
Предупредил детей, велел никого не пускать, и оседлав своего двухколёсного друга, выдвинулся.
Маска, перчатки. Всё как полагается. На всякий случай чеснока поел, мало ли, всё же природный антисептик.
По пути к больнице встретил нескольких человек. Одна парочка, с виду здоровые, пацан лет тринадцати, бородатый дед и хромая женщина. Приближаться ни к кому не стал, благо на велосипеде есть пространство манёвра, и уже через несколько минут въезжал на территорию школы, пропустив перед этим выкатывающуюся телегу с лошадью. Или лошадь с телегой, не знаю как правильно.
Издалека не заметил, иначе подождал бы когда проедет, и столкнулся буквально нос к носу. Серенькая лошадка, «шофер» в медицинской маске, и что-то в кузове, накрытое брезентом. По очертаниям не совсем понятно, может бревна какие, а может и покойников тела.
Кивнув «шофёру», я дождался когда он проедет, и толкнувшись от земли, заехал на территорию сам.
Возле входа стояли двое. Тот самый врач что клеился к Ане, тогда я его не особо разглядел, и сейчас узнал больше по голосу. Невысокий, под метр семьдесят, тёмненький мужичок, с густыми, как у Брежнева бровями, и хищным, орлиным носом. Может, как врач он и был хорош, но у меня сразу же вызвал стойкую неприязнь. Не потому что гипотетический соперник, нет. Просто чем-то веяло от него, какой-то неправильностью, что ли... Хотя, у меня в последнее время, частенько так, вроде бы давно знакомого человека встречу, и сразу в нём ищу что-то неправильное, нехорошее. Даже, скорее, не ищу, вижу. Вот как в этом докторе, кажется мне что тёмный он, плохой человек. Спроси меня почему? — Не отвечу. Ибо сам не знаю.
А вот ко второму претензий не было. Из местных, не старый ещё дядька с шестой улицы. Ни имени, ни фамилии я его не знал, но с первого взгляда занёс в разряд надёжных, правильных мужиков. Нет, бухнуть там, подраться, спереть чего-нибудь — это как здрасьте. Но по-человечески, по-мужски, нормальный персонаж.
Не доезжая метров десять, я спешился, и приподняв маску, поздоровался.
— Домой бы ты ехал... — вместо приветствия произнёс доктор.
— Как Аня? — не обращая внимания на его тон, спросил я.
— Пять минут назад нормальная была. — хмуро посмотрел он, затягиваясь свёрнутой из газетного листка самокруткой.
Тут, кстати, тоже нюанс. Если раньше, в самом начале, шиком считалось курить нормальные сигареты, то сейчас ценилась возможность скрутить самокрутку из газеты. Не знаю отчего, но для этих целей ценились именно газетные листы, и именно за ними в среде курильщиков шла самая настоящая охота.
Наверное, будь дело годах в девяностых, или чуть позже, таких проблем бы не возникло. Ведь почти каждая семья выписывала по несколько различных изданий. «Комсомольская правда», «Известия», «Аргументы и Факты». — этот набор наличествовал практически повсеместно. Дополнительно шла «Пионерская правда» — «пионерка», как ласково называли её в союзе. Потом что-нибудь местное, областное или городское, какая-нибудь «Хроника города», или «Сельская жизнь». В общем, на самокрутки бы хватало.
Но пришли мы сюда не из девяностых, а из тех лет, когда газеты были уже не в ходу, полностью уступив пальму первенства интернет изданиям.
И теперь это сказывалось не только на самокрутках. Бумаги не хватало везде. Мы настолько привыкли, что можно в любой момент пойти, и купить те же тетрадки, что не сразу осознали необходимость экономии данного, невосполнимого в теперешних условиях ресурса.
Вот сколько в обычной семье бумаги? — Какие-то старые учебники, кипа исписанных тетрадей, журналы типа Бурды, или Роман газеты. Если посчитать по среднему, выйдет где-то по четверти куба.
А одной только туалетной бумаги на человека надо около пятидесяти метров в месяц, а это, плюс-минус, один рулон. На семью в среднем пять. То есть в год около трёх тысяч метров туалетной бумаги, либо её заменителя в виде газет, тетрадок и прочего.
И пока до нас дошло что бумагу нужно экономить, львиная её доля ушла на растопку печей и подтирание задов. И это не учитывая что каждая «потерянная» книга или газета, в какой-то мере может считаться невосполнимой утратой для нашей зарождающейся цивилизации.
Ну а говорить о производстве бумаги в настоящее время, это сродни мечтам о покорении звёзд. Теоретически возможно, но практически неосуществимо.
— Позвать? — прерывая наступившую паузу, предложил второй, тот что нормальный, правильный.
— Позови. — согласился я, и дождавшись когда он скроется за дверью, отошёл в сторону, усаживаясь на остаток скамейки под деревом.
На носатого доктора не смотрел, но чувствовал как он злится от одного только моего присутствия. Наверное, его можно понять, если он видел что со мной было, и видит что стало, то естественно, что у него вопросы имеются.
Мне эти врачебные тонкости не понять, и в принципе, я удивлюсь только увидев как безногий ноги отрастит, поэтому проведу аналогию с машиной. Вечером она разбита в хлам, утром приходишь, а с ней всё в порядке. У тебя в руке ключ от гаража, ты точно знаешь что никто не заходил, но факт налицо. Машина как новенькая. Ну и понятно, сразу вопросы возникнут.
Доктор тем временем докурил, мрачно хмыкнул, и уходя, громко хлопнул дверью.
Наверное, если б я знал что со мной произошло, не стал бы так скрываться. Наверное. Хотя, это еще смотря какая правда будет. Вдруг я сейчас медленно, но верно превращаюсь в какое-нибудь чудовище? Что-то вроде Володеньки. Пойдёт ему такая правда? Не думаю.
А мне пойдёт? — Тоже
