новом теле. Твердотельный модуль памяти извлекается из затылочной части головы без специальных инструментов, и сам по себе практически неуничтожим. Таким образом, вероятность безвозвратной её потери существенно ниже, чем в случае биологического ребёнка. Беспокоиться не о чем.
— Да я не про то! Я понятия не имею, как воспитывать детей! У меня нет детей и никогда не было! У Лёхи тоже, если не врёт. А ты такая: «Хренакс! Вот вам мой ребёнок, делайте что хотите!» А если мы не хотим?
— А вы не хотите? — уточнила Алина.
— Блин, да я не знаю!
— Если вы против, я, разумеется, не буду настаивать. Её личность ещё не успела существенно развиться, я отформатирую носитель и разберу конструкцию на запчасти. Безусловно, я не права, не оговорив этот эксперимент с вами заранее, но первоначально я не планировала привлекать внешние ресурсы.
— Так в чём же дело, подруга? Почему ты не хочешь воспитать её сама?
— К сожалению, я переоценила свой прогресс. Оказывается, я ещё недостаточно человечна. Моё поведение неспонтанно, а эмоциональность недостаточна. Я могу вырастить копию себя, но это не имеет смысла, потому что скопировать меня можно проще. Я изучила, как решается этот вопрос в человеческих сообществах. Оказывается, если мать по какой-то причине недееспособна, то права опеки над ребёнком переходит ближайшим родственникам. Родственников у меня нет, но ты самый близкий мне человек. Логично было передать это право тебе, а также Лёхе, с которым вы составляете гармоничную взаимодополняющую пару предельно отличающихся индивидуумов, что положительным образом сказалось бы на вариативности развития поведенческих паттернов дочери. Но, раз вы не имеете такой возможности, то я…
— Заткнись! — заорала на неё Аннушка. — Заткнись ради Фрактала Великого! За что мне это всё? Ну вот за что? Какого драного хрена?
— Лёха, вы не могли бы пояснить, чем вызвана такая реакция? — спросила у меня Алина, пока Аннушка ругалась и бегала из угла в угол.
— Кризис взросления. Осознание ответственности за свою и чужие жизни, стадия отрицания.
— Ты понимаешь, что это шантаж? — сказала моя подруга Алине, когда немного успокоилась. — Твоё предложение звучит как: «Заберите ребёнка, или я его убью».
— Её нельзя убить, она не биологический объект. И каково будет твоё совершенно свободное, ничем не принуждённое решение, которое, разумеется, никак не отразится на наших отношениях?
— Алинка, — Аннушка, не выдержав, вдруг рассмеялась. — Я иногда забываю, какая ты на самом деле хитрая, продуманная, ушлая язва! Как хоть зовут твою дочь?
— Ей требуется имя?
— Ну, разумеется! Не можем же мы обращаться к ней «Эй ты!».
— У меня нет опыта именования детей. Может быть, «Алина-два»?
— С ума сошла? Ах, да, ты не можешь… Нет, это должно быть её собственное личное имя, а не номер версии. Хотя некоторая преемственность допускается.
— Алетта? — предложил я. — Алла? Алиса? Александра? Альберта? Алсу? Альфия?
— Какой сокращение имени Александра принято в вашем срезе? — спросила Алина.
— Саша. Шура. Сандра. Лекса. Само имя греческое, происходит от «алекс», что значит «защищать», и «андрос», «человек».
— Защитница людей? Защищённая человеком?
— И так, и этак можно, как тебе больше нравится.
— Пусть будет Александрой. Спасибо, Аннушка и Лёха, я снова вам должна.
— Ладно, — сказал я, положив руку на твёрдое пластмассовое плечо маленького робота. — Пошли уже, Сашка.
Глава 30
Ворота между цехами
Против ожидания, рободевочка Сашка не доставляет совершенно никаких хлопот. Ходит за нами, молчит, смотрит большими голубыми глазами. Крисса от неё пришла в полнейший восторг и замучила нас вопросами, где мы взяли такую прелесть и нет ли там ещё. Аннушка только руками развела, но неожиданно подробности оказались известны Костлявой.
— Это мы её нашли, — пояснила клановая, продолжая рулить своим мегатраком. — Там, куда сейчас едем, типа фабрика по производству киберов, на консервации со времён здешнего коллапса. С виду всё более-менее целое, но ни фига не понятно. Да мы особо и не разбирались, по верхам глянули. Со склада тамошнего всё выгребли подчистую, видимо, на запчасти, а эта куколка лежала отдельно, в герметичном ящике. Наверное, её запчасти никуда не подошли, мелкие слишком. Мы с Кертом решили отвезти находку Алине, думали, она вестибюль украсит или ещё чего, а оно вишь как вышло.
— Она там одна была? — заволновалась Крисса. — Больше не осталось?
— Мы не видели. Если хочешь, поищи, когда доедем. Но сама по себе она бесполезная, прошивка не установлена. Сложная механическая кукла, не более.
— Алина сказала, что лично составила ей программу, — добавила Аннушка.
— И всё равно, — вздохнула Крисса, рассматривая маленького робота, — хочу себе такое! Как офигенно сделано, с ума сойти!
Она попыталась поддеть пальцем грудную панель Сашки, та осторожно отстранилась.
— Не ковыряй! — предупредил её я.
— Да я только посмотреть!
— Не надо, не видишь, ей не нравится.
— Ну и ладно, ну и подумаешь. Но если ещё одна такая найдётся, чур моя будет!
— Зачем тебе? — удивился я.
— Ну круто же! Мы с ней почти одного роста, я бы её наряжала в свои одёжки, гуляла бы с ней…
— В куклы не наигралась?
— Откуда у меня куклы? Я же грёмлёнг. У меня над кроваткой висели пассатижи, ударная торцевая головка и ключ на тринадцать, рожково-накидной. Потом, когда подросла, папа заменил его ключом на девятнадцать.
— Врёшь поди, — засомневалась Аннушка.
— Ну, так, преувеличиваю мальца, — хихикнула Крисса. — Но кукол у меня не было, пока сама не сварила из деталей от старой косилки.
— Сашка не кукла, — сказал я. — Она разумная. Как Алина, только маленькая.
— А чего молчит тогда?
— А о чём с тобой разговаривать?
— Па-а-адумаешь, — надулась девушка. — Но я всё равно поищу, что там есть. Если была рободевочка, то, может, найдётся робокотик, например? С ним разговаривать не обязательно.
* * *
Заброшенная фабрика издали похожа на лежащую горизонтально и наполовину вкопанную в землю бетонную трубу. Не впечатляет, пока не подъедешь поближе. Вблизи удивляет масштаб: даже огромный самоходный генератор Костлявой рядом смотрится сущей козявкой. Мы подъехали к торцу, где у приоткрытой двери ждёт Керт.
— Наконец-то! — поприветствовал он нас.