Память накатывает приступами. В такие минуты ему дурно. Он вновь на палубе. Пахнет Африкой. Зеленью джунглей, сдуваемой утренним бризом в океан. Море, конечно, тоже даёт свой вклад: соль, йод, водоросли... но дух зелёного материка не спутаешь ни с чем.
"Мы всегда выходили утром, - думает Фернан. - Радовались туго натянутым парусам, ёжились от утренней прохлады и тревожно оглядывались на уходящую землю... Это потом, на обратном пути, кто-то искал глоток свежего воздуха на вантах, спасаясь от беспощадной аллергии к вездесущей пьяной пыльце. А кто-то наоборот, держался поближе к трюмам, месяц ходил под дармовым угаром, нанюхавшись молотого листа экзотических растений".
Он вспоминает раскалённую солнцем палубу, тёрпкий, тянущийся из трюмов запах перца, гвоздики, кориандра... Этот аромат густым облаком несётся впереди судна и ещё более длинным шлейфом крадётся сзади. Его ни с чем не спутаешь. Это запах удачи, золота и свершившихся надежд...
Надежд...
О чём может мечтать человек средневековой Европы долгими, сырыми вечерами? Это сейчас вы все "умные": телевизор, видак и компьютерные игры... что угодно, лишь бы не остаться наедине со своими мыслями. Словно диких зверей их боитесь! Низкие частоты на максимум, уровень громкости до предела терпимости соседей, Еретик, Квейк, Контр Страйк... "Мочи чтоб не замочили"... Весело вам. Вот дураки! Кабельное телевидение, кабельный Интернет, миллион каналов, и по каждому из них, ручейками, сливаете свою жизнь в канализацию.
Тогда было не так. Червя сомнений давить было нечем. Разве что утопить в вине.
Но вино - это отказ, тупик, признание немощи.
Фернан не хотел сдаваться. Он есть велик, этот Фернан! Он нашёл, чем себя занять.
Он учился. Всему и у всех. В основном, конечно, мореплавание и навигация, судостроение, медицина, торговое дело... А ещё был пекарем. Смешно вам?
Может, спросите, для чего? Молчите... Ну, тогда я так, без вопроса скажу: парню нужна была идея, позитивная программа. Он твёрдо знал, чего хочет. Но понятия не имел, как воплотить желаемое в реале. А идея, чтоб вы знали, не рождается в пустоте, и от сырости не заводится. Идея кормится знаниями. Только они, знания, мысли продуцируют.
О! Как в те времена было тоскливо следить за его мыслями!
"Идти по стопам путешественника Вартема? - думал Фернан. - Невозможно. Времена не те. Мусульмане выходками португальцев озлоблены до предела. Поймают и отрежут голову... Может, опять попроситься во флот Его Величества? Нет, это уже было. Флот идёт туда, куда прикажут, а не туда, куда мне хочется... Дезертировать у берегов Индии, а там на попутных малайских джонках?.. Не выйдет. За кораблями следят арабы и китайцы. Свои не застрелят - чужие убьют"...
Он не знал, что делать. Но он очень хотел...
***
А спустя полтысячи лет и в то же время одновременно (вот такой каламбур, дети Его...) в другой стране, в иной эпохе, сложилась ещё одна невиданная любовь.
Такая же отчаянная, непрошенная, злая.
Его звали Константин. Её - Галина, дочь начальника особого отдела советского торгпредства в Японии. Лёгкой атлетикой Галина занималась с восьми лет.
Когда Константин пришёл в столичное "Динамо", в её послужном списке было уже восемь побед на мировых юниорах, и второе место в Европе: сто метров с барьерами. Она была заслуженным мастером спорта: спецпитание, загранпоездки, всё как положено. И приятель у неё - шестовик Андрей. Не Бубка, конечно, но пятиметровую планку ставил так, для разминки.
Когда Андрей, подняв шест, шёл на разбег, ударная волна тревожила траву футбольного поля до самых границ вратарской площадки. Он набирал скорость, как спускаемый со стапеля линкор. Шест с ювелирной точностью опускался в приёмник, чудовищной силой сгибался вдвое, выбрасывая пилота наверх, а уже там, в небе, Андрей и вовсе был безупречен: идеальный "отвал", ноги параллельно шесту, вот он уже над планкой, прекрасная координация и пластика движений.
Зрители визжали от восторга, когда он, отбросив шест и строго направив указательный палец на примёрзшую к мачтам планку, спиной падал в шестовую яму. Он рисовал свой полёт настолько совершенно, что ему прощали даже пять девяносто, выше которых он так никогда и не поднялся. Он отлично пел, играл на гитаре и был классным парнем, душой любой компании. А ещё учился вместе с Галей на третьем курсе МГУ. Заочно, конечно...
У Константина не было шансов.
Он знал это.
Знал, и любил Галину.
Приехал Костя из Днепропетровска. Сразу после армии пришёл в милицию. Отработал в райотделе два года. Вот только за преступниками погоняться не дали. Начальство, обратив внимание на его упорство и выносливость, всё чаще освобождало от дежурств, направляя на тренировки по лёгкой атлетике. Удачно выиграв областные соревнования, показался перспективным столичному полковнику-тренеру.
Вот только областной уровень - это даже не ступень к олимпийскому пьедесталу. Это что-то среднее между отсутствием настоящих мастеров: кто связку растянул, другой золото на чужбине рвёт во славу Родины, и амбициями местечковых царьков, которым до дрожи охота отрапортовать, что у них тоже свой чемпион имеется. Так Костик оказался в Москве.
Здесь его поставили на место...
Нет, нет, ничего обидного и унизительного - поставили на беговую дорожку и сказали: "Ну, давай"! Я сам это слышал! Костик, конечно, не блеснул. Но и не опозорился. Полковник мельком глянул на секундомер, заметно пожал плечами и отвёл в сторону.
Разговор не был долгим.
- У меня в команде восемнадцать душ будет, - сказал тренер. - Все заслуженные, с медалями, с московским гонором и пропиской. А ещё папы-мамы, понимаешь? В узде таких держать трудно. Для этого тебя позвал. Отзывы о тебе подходящие. Ты у меня будешь чернорабочим. Чтоб они на тебя смотрели, плакали от жалости и совестились тренировки пропускать. Короче, тренироваться так, чтоб сердце кровью обливалось. Чтоб, глядя на тебя, я о своих детях вспоминал, и ни разу не захотел увидеть их на твоём месте...
Костик молчал: тренер ломился в открытые ворота.
Костик любил Галю, знал, что пропал, и был согласен на любые условия, только бы не прогнали.
Ровно неделя ему понадобилась, чтобы понять расклад и оценить свои шансы как нулевые: чемпионом ему не стать, спортивно-административная карьера не светит - папа-мама "не те". В столице без году неделя, и сколько он здесь продержится, не знает никто, даже тренер.
