Плотной группой, прикрывая спины один одному, мы идём по тёмному, сырому подземелью. Воняет гнилью, под ногами хрустит битое стекло.
Шестеро парней, одетых в бронекостюмы высшей степени защиты, пытаются открыть ржавую до безобразия, толстую дверь. На двери полуоблупившаяся надпись «ЛАБОРАТОРИЯ Х-23-Б. ВХОД ТОЛЬКО ПЕРСОНАЛУ!»
Сидим в светлом кабинете. Полковник разведки с недовольной рожей смотрит в окно, а особист в сером костюме сипит спитым басом стоя перед нами:
– Во что бы то не стало найдите этот компьютер, и сняв с него всю информацию, взорвите его ко всем чертям!
Темно. Страшно. Я иду, но моими ногами двигаю не я! Хочется вопить от ужаса, забиться от страха хоть куда, хоть под камень, хоть под бетонную плиту, и, свернувшись там калачиком, сидеть тихо-тихо, чтобы эта гнилая мразь не нашла. Нас взял контролёр. Взял всех без исключения! Обидно! Мы уже почти выбрались из подземелья, довольные тем, что выполнили задание без потерь. Этот скот даже не стал за нами спускаться, просто подождал на выходе. Когда я почувствовал присутствие чуждого интеллекта в мозгу, я не стал ему сопротивляться, или бороться с ним, а быстро спрятался в кокон собственного сознания, наглухо закрывшись там. И отдал ему свое тело в полное владение.
Идём по лесу, со мной ещё трое ходячих трупов, троих ОН уже сожрал. Я тихонько пристроился у окон своих глазниц, и исподтишка, чтобы не насторожить Хозяина, наблюдаю за окружающим. Как маленький ребёнок, который в щёлочку двери смотрит запрещённый ему строгим папой телевизор.
Сомнений нет, я – зомби, и жизнь уже позади. От мысли, что я полностью бессилен, и делать уже ничего не надо, стало одновременно и грустно и легко. Но если я зомби, почему я смог открыть глаза!? Я прислушался к внутренним голосам – тихо как в гробу – хозяина не слышно и присутствие его тоже не чувствуется. Так живой я или нет? Пульсирующая, жестокая боль, расцветающая в каждой клеточке в такт сердцебиению, говорила: ЖИВОЙ! ЖИВОЙ! ЖИВОЙ! Я переосмыслил своё определение: только живой человек может страдать! Попробовал двинуть рукой. Со второй попытки мне это удалось. Не думаю, что есть мера боли, которая превзошла бы испытанную мною в тот момент. Каждое мышечное волоконце горело в огне и молило о покое. Тело явно не хотело оживать. Собрав остатки храбрости, я попробовал двинуть ногами. Результат тот же. Милый друг обморок, принесший минутное облегчение и избавление от боли, длился недолго. Господи, за что же меня так?! Что я такого натворил, что Ты мне такое испытание послал?! Убил, воскресил, и оставил решать самому, какой путь выбирать. Движение и жизнь, ценой которых являются все муки ада, или тихое забвение, безделье, за которым идёт следом всеобщая успокоительница всего живого – смерть, обещающая принять моё истерзанное тело на прохладную пуховую перину вечного забвения. Умереть так просто, для этого не надо ничего делать, просто лежать и ждать. Если повезёт, будет Выброс, или зверь какой задерёт, а если нет, просто останусь лежать здесь, пока огонёк жизни не угаснет как догоревшая свеча. Без мук и боли. На фига она мне нужна – эта избитая жизнь. Всё время бегаешь, носишься за какими-то деланными целями… Успех, деньги, долг, честь, карьера: пустые слова, лишённые всякого смысла. Метушня, суета, ложные идолы, которыми мы сами себе застилаем глаза, пытаясь сохранить иллюзию. Человеческое сознание не способно выдержать бремени собственной смертности и безнадёжности, бессмысленного пресмыкания, называемого жизнью. Вот и придумываем всякую ересь, убеждая себя, что это важно, что это оправдывает наши усилия, и ради него стоит жить. Чушь! Было ли хоть что-то, в моей суматошной жизни, что стоит вспомнить сейчас, за две секунды до смерти?! Хоть что-то правильное и настоящее?
А ведь было! Я любил и был любим! Милая, нежная, солнцеглазая Верочка! Любимая. Жена. Друг. Я называл её Звёздочка. Верный спутник на узкой тропе в джунглях жизни. Во всех бурях мы цеплялись друг в друга мёртвой хваткой, не давая один одному утонуть. Тихое, светлое чувство согрело мою измождённую душу. Боль немного притупилась. Вспомнился озорной взгляд дочурки Софии, её такие неуклюжие, но носящие в себе зародыш женской грации первые шаги в балетной школе, и блаженные минуты простого человеческого счастья, когда жена и дочь в обимку со мной гуляли в осеннем городском парке. Любовь! Единственное, что в человеке осталось от Создателя, всё прочее – глина, перегной и мусор. Человеку дан шанс любить и быть любимым, всё другое только шелуха покрывающая зерно смысла жизни. В конечном результате, перед лицом смерти ничто не имеет значения и смысла, только одно – любил ли ты кого-то по настоящему в своей жизни, и любили ли тебя! Хочу ещё! Жить! Любить! И нет цены, которую я не готов заплатить, пытаясь этого вновь достичь! Да, будет страшно больно, будет мука и страдание, но игра стоит того. Мысленным взором оглянувшись на манящее покоем забытье, я повернулся лицом к свету и сделал первое движение.
После двухчасовой конвульсии оживающего тела, бывший зомби, а теперь вот снова сержант Веньяминов, переступив труп разорванного химерами контролёра, неровным ещё шагом двинулся на юг к границе Зоны. Его вела путеводная звезда. Там любимые люди, там смысл его жизни! Он улыбался, самый трудный участок пути он уже прошёл ещё до того, как сделать первый шаг.
Андрей «Drewniy» Майоров
Подарок
Вот нельзя ходить в Зону с женщиной. Она должна дома сидеть, воспитывать детей и готовить еду. А еще – читать модные журналы, заниматься вышивкой крестиком и ходить в салоны красоты. Ну и деньги мои, честно заработанные на продаже артефактов, тратить.
Так нет, все-таки взял с собой. Извела меня всего своими жалобами. Мол, хочу увидеть Зону своими глазами, узнать, так ли мне стоит беспокоиться за своего милого, когда он неделями пропадает на «заработках». Я же никогда ей про опасности и не рассказывал. Про аномалии, которые я с легкостью обнаруживал, про фон радиоактивный, про вечно идущие дожди, само собой. Про слепых собак рассказывал, даже приносил ей несколько раз хвосты – шутил, что на шубу наберем скоро. Хотя, когда представлял себе шубу из хвостов слепых собак – смех разбирал – эдакий волчий тулупчик, изрядно поеденный молью. Света представляла себе слепую собаку, как обычную овчарку, только слепую, а потому – не опасную. Тем более что у меня оружие. Разумеется, про телепатические способности и охоту стаями я умалчивал. Вот и стала супруга «пилить» меня с некоторого времени насчет похода со мной в Зону.