— Не исключено, полковник, может и продолжим.
С одной стороны лесник был явно обрадован, что его глас, призывающий к реформации человеческого сознания, наконец хоть кем-то услышан. Но с другой… В словах белоруса звучала какая-то недосказанность, намек что ли… Хотя может и показалось. Я сейчас был не в лучшей форме, что бы заниматься психологическим анализом.
— Вставай, Андрюха, — я похлопал Загребельного по плечу. — Пойдем.
— Да меня вроде как не «просили подойти», — подполковник явно подтрунивал над насквозь штатским стилем, с которым посыльный передал приказ явиться на военный совет.
— Идем, не выпендривайся. Уверен, что ты будешь полезен.
— Ладно, потопали. Послушаем чего скажут, — Леший быстро и легко встал. — Глядишь, у кого-нибудь и возникнет здравая идея на предмет того, почему мы все еще живы.
— У меня есть такая идея, — неожиданно отозвался одноглазый.
— Говори, — мы с Лешим так и впились в него глазами.
— Конечно, не видал я этих ваших чудищ, тех, что сюда топали, только знаю, что они ушли.
— Спасибо, что просветил, — Загребельный с раздражением плюнул за стену. — А мы то, дурни, думали, что они спать улеглись в соседнем квартале. Приморились и задрыхли.
— Ты не зубоскаль, подполковник, — лесник не обиделся. — Говорю что ушли, в туннель ушли.
— Как в туннель?! — удивился я. — Ты же говорил, нет поблизости туннелей. Вертушка эта твоя, мол, не крутится.
— Сейчас не крутится, а днем что дурная маслала. Успокоилась только часам к четырем.
Олесь как бы между прочим глянул на свои часы. «Командирские». Почти такие же, как и мои. Только у меня на циферблате изображен танк, а у него эмблема ВДВ. Как будто он и впрямь очутился в Одинцово, спустившись прямо с небес.
— Больше ничего сказать не можешь? — поинтересовался Леший.
— Больше ничего, — покачал головой белорус. — Место надо бы поглядеть, то самое, где зверье проходило. Место оно о многом может рассказать.
— Ничего интересного. Я его прекрасно помню… — по моему лицу пробежала едва заметная волна гнева, — и вовек не забуду.
— Как знать, как знать, — заговорщицки протянул лесник. — Вы, ребята в погонах, частенько глядите… вроде как и во все глаза глядите, да только нихрена не видите.
Загребельный на это ничего не ответил, только с раздражением хмыкнул. Я же… Я был наслышан о чудесах наблюдательности и изобретательности, которые творили следопыты из лесничеств, поэтому не стал лезть в бутылку. Ответил, учитывая всю неопределенность момента:
— Ладно, сейчас ночь и предпринять мы все равно ничего не сможем. А утром посмотрим. Утром уж точно что-либо прояснится.
Пожелав Одноглазому легкого дежурства, мы ушли. Как ни занимателен был весь этот разговор, но все же судьба жителей Одинцово, а стало быть и наша собственная, решалась совсем не здесь. Ну, а такие вещи я обычно не доверяю другим и тем более не пускаю на самотек.
Как и ожидалось, провожатый потащил нас к тому самому трехэтажному особнячку, в котором оборудовал свою резиденцию главный Одинцовец. Еще издалека я заметил, что в окнах второго этажа горит свет. Это был совсем не яркий желтый свет электрических лампочек. Мощность дизельгенератора не позволял транжирить электроэнергию налево и направо, поэтому она шла только лишь для нужд мастерских, убежища и святое дело — периметра. Так что всем остальным любителям полночных посиделок, включая естественно и руководство, приходилось пользоваться древними как мир керосиновыми лампами и самодельными масляными коптилками.
По силуэтам то и дело мелькавшим за крест-накрест заклеенными оконными стеклами становилось понятным, что Томас в кабинете не один. Скорее всего, у него сегодня соберется много народу. Цвет одинцовского общества будет решать как быть дальше. Самые нетерпеливые или те, кому сейчас особо нечем заняться, типа мичуринца Дягилева, уже наверняка там. Разминаются, так сказать, перед битвой умов. Пусть разминаются. Чувствую дебаты сегодня предстоят долгие и жаркие. Хотя я где-то слышал или читал, что верным как правило оказывается то решение, которое рождается в первые пять минут спора. Все остальное это просто болтовня, переливание из пустого в порожнее. А впрочем, кажется, насчет первых пяти минут это говорилось о западных спорщиках или может японских. Мозги отечественной сборки могут функционировать совсем по-иному.
Я подумал об этом и понял, что к чему-то клоню. Ах да, конечно, не обязательно приходить к самому началу. Все равно пока народ настроится, да раскочегарится… пройдет как минимум полчаса. Плюс пятнадцать минут, которые еще остаются до назначенного часа. Вместе получается сорок пять минут. Целый школьный урок. Потерянное зря время. Потерянное для всех, но не для меня. Я окажусь мудрее, так как знаю куда его потратить.
Не доходя до штаба метров двадцать, я остановился и придержал посыльного:
— Стой, сынок.
Тот послушно остановился.
— Ты всех уже оповестил? Я имею в виду тех, кого пригласили на собрание.
— Почти, — парень был горд своей расторопностью. — Только Кальцев остался, но он тут неподалеку. Кликнешь, так через пять минут будет.
— Вот и ступай, позови его. А у меня еще одно небольшое дельце осталось. Выполню его и сразу приду. Дорогу я знаю.
— Ладно, — пожал плечами посыльный. — Я вам сообщение передал, значит, дело свое сделал.
— Это точно. Спасибо за службу. — Я похлопал юношу по плечу, одновременно подталкивая его вперед. — Ну, давай, шуруй.
Когда посыльный отошел шагов так на десять, стоявший рядом Загребельный поинтересовался:
— А мне-то что делать? Не здесь же торчать, ждать, когда ты нагуляешься.
— Хочешь, пошли со мной, — предложил я.
Мне, естественно, совсем не требовалась компания, только вот я сам сорвал Лешего с дежурства и теперь вроде как за него отвечаю, или вернее он как бы стал моим напарником.
— А куда мы?
Андрюха сказал «мы», тем самым давая понять, что принял мое предложение.
— В санчасть. Я тут одного человека с того света вытянул. Хочу проверить как она… — я замялся и поправился, — как он.
— Она? — Леший все же расслышал. — Ты о той девчонке, что у тебя в БТРе валялась без чувств.
— Угадал, — я кивнул и двинулся по тропинке к убежищу. Леший зашагал вслед за мной.
* * *
Санчасть располагалась в здании четырнадцатиэтажки, по балконы второго этажа утопленной в глубины рукотворного холма. Чтобы попасть туда, пришлось прошагать половину убежища, его узкие, большую часть суток темные коридоры. Слава богу, сейчас в них горел свет. Лампочки висели через каждые пятнадцать шагов, а нанесенная на стену жирная красная линия служила той путеводной нитью, которая связывала вход в убежище и медицинский блок. Очень разумно. Даже человек, впервые попавший сюда, мог сразу найти дорогу, а значит получить помощь, доставить раненого или обзавестись медикаментами.
