Неожиданно в душе вздохнуло, затрепетало пламя. Жар, казавшийся навсегда потерянным, вновь зародился. Еще робкий, неверный, но вновь живой. Наконец, спустя многие дни вместо эгоистичной, презренной жалости в сердце вернулась жажда дела. Память отпустила: исчезли сдавливающие горло жесткие пальцы и грудь наполнилась чистым, пьянящим воздухом.
Всего одного взгляда хватило Кузнецову. Взгляда на своего же офицера. Хватило, чтобы понять: "Возможно, это последний шанс..." Адмирал честно и открыто задал вопрос: "Что было у меня раньше? Только память о прошлом, которую трусливо гнал прочь. Говоря по чести, разве рассчитывал я, что смогу и дальше быть полезным, делать хоть что-то важное. Ещё хоть что-то?!" И так же честно ответил: "Нет. Не надеялся. Думал, убеждал себя, что готов. И с готовностью верил обману. Но на деле... Просто плыл по течению. Какое--то время, утешался любовью, а после - за неимением лучшего -жалостью..."
Проиграв в уме события последних дней Кузнецов лишь утвердился в мнении. И во что бы то ни стало решил переломить ситуацию.
- Ладно, Рустам, не будем наступать друг другу на раны... - адмирал, ещё оставаясь под влиянием момента, несколько небрежно, неловко хлопнул ладонью по столу. - Сменим пластинку?
И, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Наверняка визит сюда - не дань вежливости. Не поверю, что это лишь желание поговорить со стариком отставным адмиралом.
- Ну, довольно проницательно, Александр Игоревич... - ответил Гуревич. Губы майора непроизвольно сложились в сардоническую ухмылку. - На счет отставного адмирала, пожалуй, чересчур. А вот остальное... Весьма изящно. Может, есть ещё предположения?
- Нет, ты точно наглый, майор! Каким чудом никакой тыловик не сорвал с тебя погоны? - Кузнецов довольно хохотнул.
- Боятся, - небрежно ответил Гуревич. Как отметил Александр, не без некоторой гордости. - Уж слишком зубастый. Боялись палец потерять.
- По твоему размаху скорее уж руку... Что мелочится-то? - возразил адмирал. - А что до предположений... Во-первых, ты здесь не один. Уж очень маловероятно... Скорее всего - с товарищами... Во-вторых, не только с товарищами, нет? Аналог сопротивления? Ну и в-третьих... Маленькой местной партизанской ячейке может вполне пригодиться почти целый адмирал. Пусть и даже в столь плачевном положении. Ну как? Достаточно для первого сеанса предсказаний?
- Здорово, товарищ адмирал, - Гуревич усмехнулся и энергично кивнул. - В общем, где-то так всё и обстоит.
- Так значит это ваши "глаза" за мной ходили весь вечер?
- Ну... Наши... - с некоторым смущением ответил Рустам.
- Проверяли, значит, на благонадежность... - Кузнецов вполне искренне улыбнулся. Гуревич же ожидал несколько иной реакции. - Да не переживай, майор! Всё правильно сделал. Нет, серьезно. Мало ли откуда и как я попал сюда. Так что не переживай. Давай сразу к делу...
- Да тут, собственно, рассказывать почти нечего, - Гуревич неопределенно пожал плечами. - Вы сами почти точно обрисовали. Впрочем... Извольте выслушать. Действительно - несколько дней назад я и оставшиеся во взводе бойцы прибыли в Томск. Всего семеро...
Здесь майор непроизвольно прервался. Взгляд скользнул вбок, а губы нервно дернулись. Будто от удара. Кузнецов видел, что происходит, но решил не вмешиваться. Слишком хорошо понимая товарища. И справедливо предполагая: молчание тоже может быть милосердным.
Справившись с эмоциями, Рустам продолжил, как ни в чем не бывало. Разве что не стал привносить в голос наигранно-бодрые ноты. Благо, для сидящих за столом двоих объяснения, извинения и светские любезности совершенно излишни.
- Прибыли нормально... Пускай и не в гражданке, но и без шашек наголо. Удалось, в общем, затеряться в толпе... - тут Гуревич внезапно вновь изменился в лице и резко переменил течение разговора. На твердом, обветренном и исчерченном свежими нитями шрамов лице внезапно проявился искренний, неподдельный гнев. Веки хищно сузились, зрачки полыхнули недобрым светом. - Знаете, Александр Игоревич... Разрешите как есть сказать?
- Говори, Рустам, - Кузнецов отрывисто кивнул. Однако за внешней холодностью въевшейся в плоть и кровь привычки скрывалось - как и всегда - истинное участие. Адмирал внешне всегда старался соответствовать образу сурового отца-командира. Не для проформы или позерства - а искренне веря, что так правильно: нельзя быть подчиненным бойцам и хорошим командиром, и лучшим другом. Жизнь есть жизни - чем-то приходится жертвовать. Пример Владимира Бэра, капитана первого ранга ещё с училища стал примером, образцом подражания.
Не знал, да и не мог Кузнецов знать, что за человек был командор. Однако из того, что слышал, твердо помнил: не находил Владимир Иосифович понимания команды - и в первую очередь из-за неизбежной прямоты, честности, жесткости в общении. Но только навсегда оставался в памяти не тот Бэр, а совершенно иной: капитаном броненосца "Ослябя", не покинувшим погибающий корабль. А перед тем не покинувшим и уходящую на бой Вторую Тихоокеанскую. Лучше, чем Новиков и не сказать: "В этот момент, перед лицом смерти, он был великолепен...." В пример ему и многим другим знаменитым командорам, Кузнецов держал себя строго и отстраненно. Однако, пускай изначально привнесенная привычка и стала второй натурой, истинный характер адмирала известен каждому подчиненному: подобно тому, как сам капитан стоял во всём горой за своих людей, так сами люди всегда верили, поддерживали. И никогда не стеснялись говорить правду - напрямик, в глаза. Гуревич тоже не чужд правилу.
- Александр Игоревич... Я ведь долго не понимал, все мы не понимали, что на деле происходит! - начав слегка сбивчиво, майор продолжил более уверенно. Голос обрел твердость, искреннюю горячность. - Ведь вокруг нечто ужасное! Господи! Да разве мог я предположить ещё месяц... Да что там - неделю назад?! Не где-нибудь, - в сердце СССР, в Новосибирске! Оккупанты хозяйничают, словно так и должно быть! Вокруг разруха, голод! Беженцы!... Тысячи людей из ближайших окрестностей! Без денег, без крова, без надежды!...
Не справившись с эмоциями, Гуревич не выдержал, замолчал от гнева. Ворочающиеся в душе угли тлеют, обжигая. Словно подводя итог, майор вполсилы громыхнул кулаком по столу. И продолжил уже гораздо более спокойно: тяжелый осадок, та самая ярость благородная пускай не исчезли, но отступили на время.
- Такое ощущение, товарищ адмирал, что знакомый мир рухнул... Внезапно и навсегда...
- Нет, майор, - решительно возразил Кузнецов. - Ты это брось. С такими мыслями хорошо умирать. А нам в бой идти. Раз уж начал, доводи до конца.
- Простите, Александр Игоревич, - Рустам чуть виновато улыбнулся. - Только вы зря беспокоитесь: и в мыслях не было. Я и раньше не любил отступать. А уж теперь вовсе не спущу!
