Но бежать больше и не придется. Это он понял сразу же, едва лишь бросил взгляд на затихшего преследователя.
Сын Карла закончил свою погоню. Он стоял на четвереньках посреди разгромленного дома и дышал, тяжело и хрипло, как умирающая собака. Лицо его, прежде бледное, покрылось зеленоватыми пятнами, глаза налились кровью, из пухлогубого рта и носа стекала прозрачная слизь. Он был в сознании, но так слаб, что не мог сделать и шага. Потеряв способность двигаться, сын Карла потерял и всю свою грозность. Теперь он не был зловещим чудовищем, всего лишь бесформенной кучей жировой ткани, съежившейся и распространяющей вокруг себя вонь пота и паленого волоса. Глаза сделались тусклыми, как потертые металлические пуговицы, толстые пальцы бессмысленно скребли ногтями пол.
- Добегался? – Ганзель тоже тяжело дышал, но он сохранил способность передвигаться на ногах, и теперь воспользовался ею, сделав шаг навстречу неудавшемуся преследователю, - Видишь, к чему приводит любовь к сладкому?..
К сыну Карла он подошел опасливо, готовый в любой момент отскочить в сторону. Но эта предосторожность оказалась напрасной - у толстяка не осталось резервов. Единственное, что он мог – хватать ртом воздух.
- Спокойствие, - неожиданно четко произнес он, - Дело обыденное.
- Обыденное, - согласился Ганзель, не в силах сдержать акулью улыбку, - В этом я полностью с тобой согласен.
Сын Карла попытался схватить его, но его жирная рука лишь едва дернулась. Расплывшееся тело обмякало на глазах. Возможно, если оставить его здесь, через пару дней воздух в доме на крыше окончательно станет непригодным для дыхания. Огромная жировая масса начнет медленно разлагаться, расползаясь, темнея и превращаясь в одну огромную бурую лужу. Дом на крыше превратится в уединенный склеп.
Но Ганзель не собирался оставлять сына Карла в столь беспомощном состоянии. У него были другие планы.
Ганзель медленно, прихрамывая, подошел к поверженному толстяку. Достаточно близко, чтоб заглянуть в его тусклые глаза, в которых больше не оставалось ни жажды, ни предвкушения. И вообще ничего не оставалось, кроме смертельной усталости. А еще – достаточно близко, чтоб дотянуться до большой пусковой кнопки на груди толстяка.
Пропеллер за спиной у сына Карла несколько раз чихнул, дернулся, и превратился в стрекочущий размытый круг.
- Сохраняйте спокойствие… - удивленно сказал сын Карла, - Дело…
Закончить он не успел. Окутавшись сизым дымом, пропеллер оторвал его толстую тушу от земли и, стремительно набирая обороты, потащил вверх, к сводам потолка. Должно быть, впервые в своей жизни сын Карл издал какой-то осознанный звук – он завизжал. Его тело задергалось, силясь переместить центр тяжести и сделать полет управляемым, но тщетно – сил не оставалось даже на это. Воя и треща пропеллером сын Карла, ускоряясь с каждым метром, несся прямо к потолку.
- Варрре…
Ганзель не нашел в себе сил отвести глаза. Он видел, как сын Карла неуправляемым снарядом врезался в потолок, с такой силой, что, хрустнув, его конечности вывернулись в суставах, мгновенно оказавшись под скрежещущим винтом, вышибающим искры из потолка.
Двигатель рявкнул драконом, что-то громко захрустело и вниз, вперемешку с искрами и искромсанными лохмотьями ткани, в которых еще можно было распознать грязный комбинезон, полетели рассеченные куски тяжелого жира, клочья рыжего волоса и лоскуты кожи. А потом наверху оглушительно рявкнуло пламя, мгновенно превратив елозящее по потолку бесформенное, но еще продолжающее выть существо в облако густого грязно-серого дыма. На пол посыпался град тяжелых предметов, но все они были черны и погнуты, так что Ганзель не взялся бы определить, где из них кости, а где искореженные лопасти винта.
Хромая, Ганзель подошел к клетке. Ему пришлось повозиться, прежде чем замок наконец открылся, слишком уж отчаянно тряслись пальцы. И помочь Греттель, которая едва держалась на ногах.
- Оказывается, варенье – коварная штука, проворчал Ганзель, чтоб приободрить ее, - Теперь я понял, почему нам не давали его в детстве.
- Ты отвратительно шутишь, - устало сказала она, пытаясь улыбнуться.
Ганзель хорошо знал, чего стоили ей эти усилия. Он нарочито строго погрозил Греттель пальцем.
- Еще скажи, что тебе не понравились мои сказки!
- Они… ужасны. Я ненавидела их еще с тех пор, как была ребенком. Но я не знала, что в твоей голове скопилось их так много. Кроме того… Это ведь никакие не сказки, верно? Я узнала некоторые. Это истории, которые с нами случались, только ужасно исковерканные и перепутанные.
Ганзель подмигнул сестре.
- Я собрал порядочно материала, пока путешествовал с одной геноведьмой.
- Когда-нибудь, когда выйдешь на пенсию, сможешь издать их. Дети будут в восторге. Сказочник дядюшка Ганзель.
Ганзель прищурился, оценивая.
- Братья геноведьм не выходят на пенсию. Им всегда хватает работы – вытаскивать геноведьм из очередных переплетов. Кроме того, детишки будут писаться в кровати от моих сказок… Кроме того, посмотри, что они сделали с сыном Карла!
Греттель взглянула на то, что осталось от толстяка без всякого сожаления. Разве что, с некоторой толикой любопытства. И сморщила нос. Пахло от паленого жира и верно отвратительно, даже по меркам геноведьм.
- Это не сказки с ним сотворили, - произнесла она ровным тоном, - Обычная гипогликемическая кома,
- Глипо…
- Сын Карла потреблял с вареньем огромное количество сахара, - спокойно пояснила Греттель, - Его метаболизм должен был быть рассчитан на поглощение неимоверного количества углеводов. Огромного – как для человека. Уровень сахара в его крови при этом должен был быть зашкаливающим. Заставив сына Карла слушать свои сказки, ты обрек его на голод, братец. Сахар в его крови стал снижаться, пока не упал ниже допустимого предела. Слишком уж велики были его потребности. Следующий шаг – паралич жизненно-важных центров мозга.
- Проще говоря, я заговорил беднягу до смерти?
- Вроде того.
- Что ж, выходит, мои сказки не так уж и плохи, - Ганзель ободряюще улыбнулся, - Может, когда-нибудь и в самом деле запишу их… А ты пока посиди, сестрица. Нам надо набраться сил перед спуском. Я думаю, нас ожидает очень много лестниц. Возможно, больше, чем ты можешь представить.
Греттель покорно опустилась на пол.
- Я немного отдохну и… И еще поем. А потом готова буду идти хоть на край света.
- Даже не думай. Хватит с тебя прогулок. Будешь ждать меня дома.
- Куда же пойдешь ты? – в ее голосе не было беспокойства. Но Ганзель сделал вид, будто и не рассчитывал на него.
- В «Театр плачущих кукол». Кажется, у меня есть деловое предложение к господину Варраве.
