по-молодости, а тут карлик какой-то стукнул. Наверное, можно было и в ответку зарядить, но я чётко осознавал что конфликт нам ни к чему, завяжется драка, подключится поддержка, и будет совсем нехорошо. Поэтому просто сделал вид что ничего не произошло, но, на всякий случай, слегка сместился в сторону, так чтобы не попасть под возможный дружественный огонь.
— Вот хэю ю дон, морон? Зей гоин ту кил хё! — старший продолжал отчитывать подвывающего боксёра, и постоянно оборачивась к нам, отпихивал его назад.
— Что он говорит? — спросил я у Сани.
— Матерится. Боится что с ребенком что-нибудь случится.
— Скажи ему, что мы не в обиде. Пусть успокоится. — попросил я.
— Хис нот ан пурпас, сорри, итст нервоус! — ответил старший, когда Саня перевел ему мои слова.
— Нервы, говорит, шалят... Прощения просит.
— Летс поспоне неготиатс, шис ин пайн, ше нед ту си доктор! — продолжал верещать англичанин, стараясь и боксёра удерживать, и к нам спиной не поворачиваться.
— Просит перенести встречу, к доктору, говорит, надо.
Откладывать такие важные вещи нехорошо, но и делать нечего. Этот орёт, со стороны, наверное, вообще кажется что его тут убивают, поэтому как ни крути, а прав англичанин, разговора нормального сейчас не получится.
И мы, дождавшись когда «переговорщики» отойдут подальше, вернулись к машине.
****
— Вот такая хрень приключилась. — уже за периметром, когда тормознули возле одного из дотов, закончил я свой рассказ.
— Мда... вот что значат неточности перевода... — глубокомысленно изрёк Василич. Наблюдая за переговорами из башни, самого момента удара он не видел, поэтому сначала подумал что я, ни с того ни с сего, зачем-то сломал оппоненту руку.
— Нормально я перевёл! — возмутился Саня. — Всё как просили! Сказал чтобы валили отсюда, иначе худо будет!
Я чётко помнил что он говорил мне тогда, на горе. «Понимать, понимаю, а говорю не особо хорошо». Видимо здесь и сработало это «не особо хорошо».
— Да никто тебя не винит. Чего ты так нервничаешь? — махнул рукой Василич. — Главное понятно, девчонка представляет для них ценность, и, судя по тому что мы наблюдали, ценность немалую...
— И как теперь быть?
— В том-то и вопрос. Отдавать её нельзя, но и палку перегибать тоже. Договариваться нужно. Дипломатически решать как-то... — пригнувшись, Василич вылез со своего места, и сел напротив.
— Легко сказать...
На мой взгляд, ситуация складывалась патовая. Отдать её, значит остаться без рычага давления, надавить посильнее, рискованно, можно переборщить. Если она чья-то дочь, кого-то из их верхушки, то давление через неё, прямо пропорционально весу этого самого кого-то. Чем больше он имеет влияния на своих, тем крепче рычаг. Ну и наоборот.
— Здесь ждать будем, или до столовки доедем? Есть кто-нибудь хочет? — вмешался Антон.
— Не отказался бы... — тут же отозвался Саня, недвусмысленно потянув носом.
— Ага. Перекусить не помешает. — присоединился я к голодной братии. Есть хотелось давно, поэтому, пока пауза, почему бы не заполнить её вместе с желудком?
В итоге, пока ждали очередного вызова на переговоры, успели и поесть, и проведать нашу «заложницу».
— Ну что вы? Милая девочка! Какие проблемы? — отозвалась женщина на которую оставили ребенка.
— Мы с ней читали книжки, общались, рисовали. Сейчас вот хотели песенку разучить. Правда ведь, Леночка? — продолжал она.
Девочка, насторожившаяся при нашем появлении, несмело кивнула, и ответила по-русски, но с непривычным акцентом.
— Да, тётья Танья, корошо, тётья Танья.
Внешне выглядела она тоже нормально, недавняя бледность прошла, видимо женское общество и относительный покой пошли ей на пользу.
— Слушай... — Василич потянул меня за рукав. — А если девочке нашу спящую лётчицу показать?
— Лётчицу? — автоматически переспросил я. — Но зачем?
— Ну, мало ли... Вдруг узнает?
В принципе, так могло быть. Летчики, их вообще немного, а уж женщин, тем более. Вот только что это даст? Ну узнает она её, и даже если не смолчит, и скажет нам что это, допустим, какая-нибудь Мери Джонс. И что с того?
— Ну... Не знаю. Но ведь чем чёрт не шутит? Давай?
— Как скажешь. — согласился я, всё равно пока здесь, почему бы и не сходить?
Мы развернулись, дошли до палаты в которой оставили девочку, и объяснив приютившим её женщинам что «украдем» ребенка на некоторое время, направились в другое крыло, туда где лежала лётчица.
Никакой охраны здесь не было, только замок на двери, и чтобы попасть туда, пришлось постараться.
— Улучшений никаких... — начала оправдываться кое-как пойманная медсестра, поворачивая ключ в замочной скважине.
— Но и хуже тоже не становится. Стабильная больная...
В палате было темно, никаких приборов не видно, в углу пустая стойка для капельницы, на столе напротив кровати несколько сложенных стопкой полотенец, пара тазов и трехлитровая банка.
— Лекарств толком нету, да и непонятно от чего лечить. Ведь по сути, ели разобраться, она просто спит...
Женщина открыла пошире дверь, щёлкнула выключателем, и посторонившись, освободила проход.
— Мом! — девочка вырвалась, и опрокинув табуретку, бросилась к кровати.
Мы просто смотрели, Саня молчал, но перевода здесь и не требовалось. И так понятно.
— Вот видишь, а ты сомневался... — тихонько прокомментировал Василич.
— Мом! Мом! Комон, итс ми, Хеллен! — продолжала причитать девочка, обнимая и зацеловывая лежащую без движения летчицу.
— Вот дил ю ду ту хё? Ху дас ши вайк ап?— осознав что что-то не так, она повернулась к нам.
— Спрашивает, что мы с ней сделали. — перевёл Саня, но все молчали, и не дождавшись ответа, девочка вновь развернувшись к матери.
— Есть у кого телефон? — посмотрел я на своих спутников. Поначалу почти все ходили со смартфонами, — кто-то по привычке, кто-то по необходимости, но сейчас, спустя время, человек с телефоном встречался всё реже и реже.
— У меня нету. — развёл руками Василич.
— А зачем тебе? — удивился Антон.
— Сфотографировать хочешь? — догадался Саня. Он, несмотря на непривычную обстановку, не терялся, с интересом прислушиваясь и присматриваясь ко всему что происходило вокруг.
— Именно. — подтвердил я. Если это на самом деле мать
