— да, я согласен, что многие семьи уходят от традиций в плане замужества, предоставляя молодым самим решать свою судьбу. Я готов пойти на уступки. Выбор будет сделан тобой, но среди тех кандидатур, что будут там. Поверь, ты нам еще скажешь потом спасибо.
Валентина выходила из кабинета отца с одной стороны в запутанных чувствах, а с другой — вот он, шанс!
'Нужно лишь намекнуть Михаилу, что пора представиться её родителям и просить у них её руки.
А если он им не понравится… Всегда можно убежать на край света в соломенное бунгало на берегу синего, тёплого моря…', — зажмурившись, витая в облаках, она чуть не влетела в дверной косяк своей комнаты.
Отбросив глупые мысли, она решила написать Мише.
Встреча была назначена ближе полуночи в саду за домом, где в тени ореха скрывалась беседка. Михаил легко перемахнул кусты и подошёл ближе. Метнувшийся навстречу силуэт он узнал сразу: точенная девичья фигурка с округлыми формами, разгоряченная ожиданием встречи, врезалась в него и повисла на шее. Он прижал её к себе, впившись губами, и она ответила. Как отвечала всегда…
Насладившись друг другом, они расположились в беседке.
Ночь надёжно скрывала их от посторонних глаз.
— Давай убежим…
— Так нельзя, я завтра же приду просить твою руку, — он сделал пас рукой, и на ладонь девушки опустился порхающий бумажный журавль.
— Миша…
Валентина прижалась к его груди, плача от счастья. Сердце выпрыгивало из груди, отбивая ритм вальса, её слезы крупными горошинами катились по щекам и тонули в его рубашке.
— Ну вот, я теперь весь мокрый.
— Прости, пожалуйста… Мне пора…
Зареванная и счастливая Валентина коснулась ладошкой губ юноши и, вспорхнув, как ночной мотылек, растворилась в предрассветных сумерках.
Михаил проводил Валентину взглядом, прислонился к стойке беседки и, прикрыв глаза, стал слушать пение ночных птиц, размышляя о дальнейших планах и насвистывая прилипчивые мотивчики.
Момент, когда на его голову накинули мешок и, оглушив, закинули на плечо, он пропустил, придя в себя уже на каменном полу.
Заворочавшись от холода, он с трудом разлепил глаза.
С каменного свода капала вода и, разбиваясь возле его уха, брызгами перекатывалась по его лицу, спускалась, скапливаясь в яремную выемку между ключицами. Михаил попытался сесть, и огромная капля прокатилась по его груди, затерялась в складках одежды… Брр… Растирая мокрое пятно связанными ремнем руками, он огляделся.
Вверху на стене, забранное коварной решеткой, едва светилось маленькое окошко, сквозь которое время от времени пробивался тусклый свет луны.
Этот свет освещал на противоположной стене грубо сколоченную массивную деревянную дверь.
Михаил все никак не мог прийти в себя, его трясло, толи от холода, толи от страха скорой расправы, что рисовал его мозг. А сердце предательски сбежало в ближайшую пятку, и оттуда с бешеной скоростью тревожно отстукивало азбукой Морзе код спасения. Руки начинали затекать, и он стал крутить кистями в надежде расшатать кожаный ремень, зацепил один конец зубами, с силой потянул на себя, уводя руки в сторону… Ничего… Совершенно ничего не произошло. Попробовав ещё пару раз, он со злости ударил руками о влажную стену и, прислонившись лбом к камням, в бессилии стиснул зубы.
«Кому понадобилось похищать его? Может, это родня Валентины? Всё же их встречи были тайной, может быть, они прознали их истинный смысл? Ведь это не просто оскорбление чести, это бесчестие… Но у него же серьезные намерения. Да, пусть даже и из корыстных побуждений, но обижать дочку Ростовых никак не входило в его планы. Решение с помощью брака своих финансовых проблем и повышение, таким образом, статуса преступлением не является, это обычная практика, и обижаться здесь не на что. Да и родня его возлюбленной не показалась ему такими уж монстрами».
— Не думала, что ты способен к анализу… Можно сказать, что ты меня приятно удивил… Жаль, что это ничего не поменяет, — из тени вышла пожилая женщина в вельветовом брючном костюме бардового цвета, её короткие седые волосы образовывали что-то наподобие ореола вокруг головы. А большие глаза смотрели в упор, не мигая, и казалось, что этот взгляд пригвоздил Михаила к стене.
— Кто вы такая? — выдавил из себя Михаил, пытаясь избавиться от наваждения.
Но наваждение не проходило, и более того, ему вдруг стало казаться, что быть пленником этой женщины является для него счастливым благом, потому что она ведь тоже женщина. Имеющийся в его распоряжении дар позволял пленить и подчинить себе чувства любого женского сердца, независимо от того, старое оно или молодое.
«Ладно, старая… Хочешь со мной поиграть? Что ж, посмотрим, насколько ты способна контролировать свои чувства. Посмотрим, насколько твой разум возобладает над твоим женским началом. Через несколько минут ты сама выведешь меня из этого подвала».
— Ты можешь называть меня Матушка, — произнесла женщина, обнажая мелкие белые зубы.
— Матушка… — прошептал Михаил, как бы пробуя предложенное ему имя на вкус. Зрачки его глаз при этом сузились и приняли ментоловый оттенок.
Не прекращая повторять имя женщины, Михаил медленными шагами стал с ней сближаться. Но с приближением окутывавший его страх и беспокойство не только не проходили, а, наоборот, увеличивались. Михаил видел, что женщина пытается бороться с его чарами, и ему это очень не нравилось. До сих пор никто даже не старался сопротивляться исходящим от него потокам любви.
— А ты шалун, мальчик, — усмехнулась женщина. — Ты решил со мной поиграть… Тебя нужно за это наказать…
Матушка схватила Михаила за локоть и, с силой подтянув его к себе, впилась в его губы в страстном поцелуе.
Пытаясь вырваться, Михаил засучил ногами, попятился и упёрся спиной в кирпичную стену.
— Ты же этого от меня хотел? — усмехнулась Матушка, выпустив Михаила из своих объятий.
Михаил взглянул в её расширенные в экстазе глаза и, понимая, что теряет способность к сопротивлению, закричал: «Вы в своем уме? Выпустите меня сейчас же!!! Я кадет, меня будут искать!!!», но крика не получилось. Всё это Михаил прошептал томным, потерявшим властные нотки, голосом.
— Ну что ты, юноша… Я тебя не держу. Ты можешь уйти, — с едва заметной издевкой в голосе произнесла Матушка.
Михаил не мог оторвать взгляда от её глубоких, сияющих призрачным светом глаз. Он чувствовал, как всё его сознание безвозвратно и безнадежно погружается в образовавшуюся в этих глазах глубокую впадину.
— Ты слышишь мой голос и подчиняешься моей воле. Ты жаждешь мне подчиняться.
— Дааа, госпожа, я хочу тебе
