Чин—Чу улыбнулся и послушно кивнул.
— Да, я согласен. Я считаю, что доводы генерала вполне убедительные.
— Убедительные, но не обязательно убеждающие, — спокойно возразил губернатор Зан. — На мой взгляд, более убедительная точка зрения адмирала Сколари.
Император уронил руку с подлокотника. Трон покачнулся. Император коснулся пальцем обивочного гвоздика, который на самом деле был кнопкой. Как по волшебству появился герольд, торопливо подошел и прошептал бессмыслицу ему на ухо. Император глубокомысленно кивнул, взмахом руки отпустил слугу и встал. Его советники поспешили подняться.
— Примите мои извинения, господа. Хотя обсуждается самая насущная проблема, империя — сложный организм, и другие дела также ждут моего внимания. Я обдумаю все, что было сказано, и скоро вынесу решение. Благодарю вас.
После того как портьеры закрылись, советники с минуту молчали. Молчали и, за исключением профессора Сингха, досадовали, что решение так и не принято.
Но все знали, что тронный зал может прослушиваться, поэтому отложили свои комментарии до тех пор, пока не выйдут в коридор. Там они остановились, попрощались и разошлись.
Чин—Чу обнаружил, что идет рядом с мадам Дассер. Ей было не меньше семидесяти, но выглядела она гораздо моложе и шла с живостью девочки–подростка. У нее были короткие, ухоженные седые волосы, миловидное лицо и почти безупречная кожа. Ее одежда была дорогой, но скромной. Мадам Дассер заговорила первой:
— Есть прецедент, знаете ли.
— Неужели? И какой?
— Нерон. Говорят, он играл на скрипке, когда Рим горел.
— Говорят также, что он сам его поджег, чтобы освободить место для своего нового дворца.
— И вы думаете, что император способен на подобные манипуляции?
Чин—Чу улыбнулся и пожал плечами.
— Разве я это сказал?
Мадам Дассер окинула его критическим взглядом. В ее ярких голубых глазах светился ум.
— Вы интересный человек, Серджи. Ваши слова ведут в интересных направлениях, но никогда никуда не приводят.
— Что, по–вашему, я должен делать?
— Господи, да что угодно. Мы должны реагировать, пока хадатане не уничтожили все, что мы построили.
— Думаете, это настолько серьезно?
Мадам Дассер остановилась, вынуждая Чин—Чу сделать то же самое. Они находились в центре внутренней площади, в том месте, где шум центрального фонтана затруднял прослушивание. Они были одинакового роста, и ее глаза смотрели прямо в глаза торговца.
— Конечно, я думаю, что это настолько серьезно. И вы тоже. Разница в том, что я готова действовать, а вы ждете чуда. Ну так его не будет. Император в лучшем случае полуразумен. И даже в минуты просветления находится во власти своих капризов. Вы это знаете, я это знаю, и остальные тоже это знают.
Чин—Чу огляделся. Вода плескала на край фонтана, чирикали птицы, летающие внутри прозрачного купола, тут и там группками стояли люди. Глаза Дассер смотрели напряженно и требовательно. Торговец заставил свой голос звучать спокойно:
— Измена карается смертной казнью и конфискацией всех фамильных владений.
— Что? — спросила мадам Дассер. — Вы думаете, я и моя семья не учли этого? Но рассмотрите и альтернативу. Смерть от рук Хадаты — это разве лучше?
Чин—Чу снова подумал о сыне, изолированном на астероиде. Он сражается против огромных сил. Сражается? Или уже мертв? Ничего не известно. Ответ вышел сам собой.
— Нет, полагаю, нет.
— Значит, вы поможете? Вы выступите против императора?
— Не мне одному решать. Я должен поговорить с женой. Вместе мы подумаем.
Дассер кивнула:
— Хорошо. Но не совещайтесь слишком долго. Как проходит время, так проходит и возможность действовать.
— Кто–нибудь еще думает как вы?
— Да, и все хотят, чтобы вы присоединились. Нам нужен ваш ум, мудрость и сила.
Чин—Чу чувствовал себя каким угодно, только не мудрым и не сильным. Но он улыбнулся, поклонился и сказал:
— Благодарю вас, мадам Дассер. Мне надо подумать. До скорой встречи.
Адмирал Сколари попросила аудиенции у императора и получила ее, хотя обстановка оказалась немного необычной. Император был помешан на физической форме, имел свой личный гимнастический зал и, благо обязанности позволяли, тренировался ежедневно в 3.00 пополудни.
Этот день не стал исключением, так что Сколари обнаружила, что разговаривает с мужчиной, на котором надеты одни лишь плавки.
Хотя секс никогда не занимал много места в жизни Сколари, отсутствие одежды на императоре более чем смутило ее. Открытие, которое обеспокоило ее почти так же, как само смущение, и из–за которого ей стало намного труднее говорить связно.
Император предпочитал тренажеры с компьютерным управлением. В данную минуту он сидел внутри устройства для накачивания плечевых мышц. Каждое движение сопровождалось громким мычанием, которое вынуждало Сколари говорить громче, чем ей хотелось бы.
— Благодарю за аудиенцию, ваше величество.
— Не стоит… м–м–м… благодарности… м–м–м… адмирал. С чем пожаловали? М–м–м. Снова хадатане?
— Косвенно, да, — сказала Сколари. — Однако я помню, что ваше величество рассматривает этот вопрос и в надлежащее время объявит свое решение.
Император остановился, высвободился из тренажера и принял позу. Мускулы его напряглись, вены запульсировали, и пот заблестел на коже. Сколари испытала почти забытые ощущения.
— Ну, что думаете? — спросил император, явно напрашиваясь на комплимент.
— Очень впечатляюще, ваше величество. Неудивительно, что дамы сражаются друг с другом за ваше внимание.
— Деньги и власть тоже впечатляют, — прагматично заметил император. Он лег на обитую мягким скамью, загнал инструкции в пульт, висящий над головой, и взялся за Т-образную рукоятку.
— Так на чем мы остановились? Что–то насчет хадатан?
— Да, ваше величество. Возможность, что хадатане могут атаковать самый центр империи, беспокоит различные слои гражданского населения. Большинство реагирует правильно, зная, что вы и наши вооруженные силы защитят их, но некоторые позволяют страху замутить рассудок.
— Тринадцать… четырнадцать… пятнадцать… вот так.
Император отпустил рукоятку, и сто пятьдесят фунтов тяжестей с лязгом ударились о столбик. Император сел и вытер лоб полотенцем.
— Измена? Вы об этом говорите?
Сколари ступала на опасную почву и выбирала слова с крайней осторожностью.
— Возможно, ваше величество, хотя слово «измена» не следует употреблять без достаточных доказательств.
Император встал.
— А у вас нет этих доказательств?
— Нет, ваше величество, вот почему мои слова — лишь предостережение, а не обвинение.
