Спустя минут десять из дверей ресторана показались два халдея и, волоча корзину, как видно со жратвой и бухалом, направились рысью по проторенной уже тропе к оккупированному Гнилым с компанией коттеджу. Вероятно, в связи с этим решение всех вопросов несколько затянулось, и лишь часам к трем машины на парковке начали разъезжаться, и скоро лишь раскиданные повсюду хабарики «Ротманса» и «Мальборо», смятые банки от джина и пепси-колы да желтые пятна мочи напоминали о недавнем пребывании здесь бандитствующих сыновей перестройки.
Однако облаченный в желтый прикид главнокомандующий, похоже, покидать заповедный уголок не собирался. Проводив подчиненных долгим взглядом, он ощерился и что-то сказал, указав длинной с татуированными пальцами рукой в направлении бани. Сейчас же один из его коллег, выхватив из кармана трубу, куда-то позвонил, и в ожидании результата вся шобла направилась в ресторацию.
Результат долго ждать себя не заставил: минут через сорок где-то вдали закаркало потревоженное воронье, затем показался свет желтых «противотуманок» и из распахнувшихся дверей «ауди», купаясь в волнах сногсшибательного парфюма, под музыку Кая Метова выпорхнули четыре прелестницы. Как видно, атаману Гнилому с его суровыми коллегами без женского тепла и ласки было и дня не прожить.
Андрей Ильич Ведерников, носящий в кругах определенных кликуху Гнилой, зависать в «Незабудке» любил. Все здесь было «доскум свойским»: с директором оздоровительного комплекса он когда-то давно пребывал в одной кошаре, раскручивалось заведение на бабки общаковские и даже шнырь при митуге был из «долгосрочников», вышедших при перестройке, и звал атамана еще по-зоновски — бугром.
Нынче правая рука главнокомандующего, Сенька Стриж, напрягся и вызвонил лялек, если судить по прикиду и витрине — мазевых до невозможности, а когда они в предбаннике «рекламу» свою скинули, то и вообще стало ясно, что прибыл «суперсекс»: на бритых лобках прелестниц были наколоты «знаки качества», виднелись надписи фартовые — «королева СС», а у одной из красоток в самом укромном месте было продето кольцо золотое, приносящее, говорят, удачу.
Между тем коньячок французский был уже наполовину выпит, телки по первому разу оттраханы, и каждый отдыхающий занимался своим делом: порево не спеша плескалось под музыку в пузырящейся воде бассейна, Сенька Стриж неторопливо, с чувством, наполнял баяны «меловой гутой», а атаман Гнилой лежал, вытянув во всю длину свои жилистые, с набитыми на коленях восьмиконечными звездами ноги, и думу думал.
В жизни своей он всего насмотрелся: малолетка, за ней — взросляк, три раза при разборках пришлось плясать «танго японское» — с завязанными глазами и пером в руке отстаивать жизнь и честь свою, — но всегда он старался жить «по понятиям», как учили, а натаскивал «блатыкаться» старый вор Рашпиль его строго. Помнится, к началу восьмидесятых Гнилой «держал» уже пол-Питера, кликуху его знали по всему Союзу, и считалось западло тогда «наводить коны» с ментами погаными, а чтобы работать с ними в доле — так боже упаси от такого беспредела и форшмака полнейшего. Да и помидоры с комсюками крепко держались за кормушку, кроме однокорытников никого к ней не подпуская, и приходилось людям нормальным урывать свое то силой, то хитростью, но это было честно — просто коммунисты держали свою масть и никому не уступали власть.
После перестройки же пошел беспредел — понятия кончались там, где начинались большие бабки, и, вспомнив, что его, законного вора, держат теперь даже не за бойца, а просто шестеркой-мокрушником, Гнилой застонал и заскрежетал всеми своими фиксами. От мрачных мыслей отвлек его Сенька Стриж, доложивший, что дур-машины все на взводе, и, глядя на идущую поперек низа живота кореша надпись: «Работает круглосуточно», атаман буркнул хмуро:
— Телок угости, будут злоебучей, — взял шприц и ловко попал пятелкой себе в «дорогу».
Еще на игле он поймал «флэш» — мириады крохотных огоньков зажглись в каждой его клеточке, и вывеска у него подобрела, а внимательно наблюдавший за ним подчиненный одобрительно ощерился и пошел к мокнувшим в бассейне красавицам, зюкая призывно:
— Ласточки, сейчас вам рапсодию на баяне сбацаем.
Гнилой глянул на сразу воодушевившихся лакшовок, и припомнилось ему, что и ширяться-то он начал, когда появилась эта гнида, Шаманом прозываемая, а вслед за ней прорезались менты высоковольтные да прочая шушера. Не до понятий стало. Он открыл глаза и, чувствуя, как тело становится легким и свободным, одним движением быстро поднялся на ноги. Неуемная энергия переполняла его всего и, шумно бросившись в бассейн, Гнилой начал с понтом осуществлять заплыв, а кореша, уже вовсю жарившие своих дам в прозрачной зеленоватой воде, лыбились и пели:
— Не гони волну, бугор.
Тем временем оставшаяся не при делах девица, сделавшаяся после кокаина буйной, стала «заявлять», и, чтобы «рамки» лакшовка не забывала, Гнилой вылез на сушу и быстро поволок строптивицу в бильярдную. Место это было замечательное — с удобными, обтянутыми зеленым сукном столами, с зеркальным потолком, в котором отражалось все на этих столах происходящее, — и, прижав спиной кверху возмутительницу спокойствия между луз, главнокомандующий потешился: долго трахал ее вначале сам, потом с помощью кия, а после уж бильярдным шаром, — мол, не забывай, сука, что сделал Бог тебя из ребра.
Между тем затаившийся в засаде Сарычев прикинул, что веселящиеся дошли уже до нужных кондиций, и, сняв из-под капота бачок омывателя, неторопливо направился ко входу в баню, где за стеклом висела красноречивая табличка: «Закрыто». Постучав и подождав немного, он узрел мрачную рожу выглянувшего дежурного по бане, помахал десятитысячной бумажонкой и сказал ласково:
— Налей водички.
При виде дензнака и пустого омывателя в буркалах у того зажглись искры понимания, и, приоткрыв дверь, он протянул пакшу и хрипло произнес:
— Давай.
Дважды упрашивать майора было не надо, и, резко взмахнув рукой, он подхватил сразу обмякшее тело банщика, зашел внутрь и, задвинув засов, прислушался. Где-то вдалеке, за дверью, шумно плескались в гулкой пустоте бассейна, раздавались громкие стоны, надо думать кончающей дамы, и кто-то смачно, как застоявшийся жеребец, ржал — словом, все было как надо, и Сарычев приступил к действию.
Быстро разорвав полотенце на полосы, он связал командующего баней по рукам и ногам, забил ему кляп и, аккуратно задвинув тело за диван, крадучись направился в предбанник. Тот был солидных размеров и состоял из двух частей — раздевалка была отделена от комнаты отдыха перегородкой, — и, помацав бандитские шмотки, Сарычев маслины из всех стволов вытащил и, разбросав по полу, неслышно двинулся дальше. Миновав русскую парную, сауну и душевые кабинки, он добрался наконец до двери в бассейн и, приоткрыв ее, глянул в щелочку.
