«ошеломление». А следом за ним враг испускает мощную волну огня. Я спрятал глаза за щитом, и тут же ощутил чудовищный удар в голову. Тело повело, начало заваливаться в сторону, но… Рывок!
Меня буквально вбивает в противника. Дьявол падает, я же опускаю молот на его непокрытую голову. И еще раз и еще. Однако нанести четвертый удар я не успел. Будто бы пушечный снаряд ударил в мой щит, откинул назад. Я не упал лишь потому, что сзади подпирала толпа воинов. А затем уже сам утвердился на ногах, глядя как напротив поднимается потрепанный дьявол. Демон усмехается, я оскалился в ответ. Почти одновременно мы сделали шаг навстречу друг к другу.
Рубка, безжалостная, страшная. Освещенная ревущим пламенем, белесыми вспышками Хаоса. Ни я, ни враг были не способны на хитрости и обман, только прямые удары, только сила против силы. Всему виной была теснота, сдавленность, которая нарастала с каждой следующей секундой. Я принимал удары на многострадальный щит, враг пытался закрыться мечом. Через некоторое время оказалось невозможным и это. Нас подпирали в спины. Давили, выжимая соки, заставляя продвинуться еще на пядь, на один сантиметр. В какой-то момент мой щит уперся в грудь демону, рука с молотом замерла поднятая, не способная нанести полноценный удар. Слишком мало места для размаха, слишком тесно. Я увидел усмешку на губах дьявол, и она запоминалась мне как никогда ярко. Потому, что в следующий миг демон выдохнул пламя, целя точно в мои глаза.
Здесь, в мире Лендлордов, терпеть ранения куда как проще, чем на Земле. Тем не менее никогда прежде я не испытывал ничего столь же страшного. Боль вонзилась в мозг, прокатилась по нервам, заставив молить об одном. Прекратить, прекратить эту пытку! Как угодно, любым способом! Лучше всего смертью. И видно меня услышали. Пусть не небеса, но кто-то куда более близкий. Тень за спиной вытянулась, на плечи мне легли хвосты, а затем огонь иссяк, сменившись отчаянным воем демона. На душе разлилось чувство удовлетворения, а вслед за ним возникла быстрая, словно молния, мысль. Я активировал «выпад» и молот буквально выстрелил во врага. Тут же приложил оружие к оглушенному противнику и использовал «взрыв». Раздавшийся грохот перекрыл даже рев пламени и вопли раненых. И все же мне послышался за всей этой какофонией тоскливый вой смертельно раненого дьявола. А еще спустя несколько секунд он умер, что засвидетельствовало «чувство земли».
Дальнейшее сражение запомнилось мне одной злой иронией. Тем, что страшный враг, из-за которого я ослеп, в итоге стал нам спасением. Все потому, что мертвое тело князя дьявола попросту не смогло упасть. В невероятной толчее оно оказалось столь плотно зажато меж еще живыми солдатми, что так и осталось стоять, послужив мне и кицунэ своеобразным щитом. И пусть все же существовала опасность удара в бок, еще звучали заклятья, все остальные напасти оказалось возможно пережить постепенно отступая назад, в крепость.
Меня направляла Кацуми, словно поводырь тяня за плечо, в нужный момент крича об опасности. За счет «чувства земли» я примерно представлял расположение врагов. Кажется, даже успешно бил кого-то. Не знаю. Сознание было словно в тумане.
В какой-то момент вместо камня ноги ощутили гладко оструганные доски, и это словно бы отрезвило врагов. Давление чуть схлынуло. Тело князя Инферно наконец упало вниз. Меня охватило чувство какой-то легкости и вместе с тем незащищенности. Я все еще оставался на переднем крае, и был прекрасной целью для магов. Если демоны ударят все разом, не спасут ни хорошая броня, ни щит. И ведь сначала погибну я, а затем и Кацуми. Притом, возможность отступить отсутствовала. Позади все еще находится плотная толпа.
Демоны качнулись, я кожей почувствовал плетение множества чар. И в этот момент с гулким стуком что-то упало на землю в рядах врага. А затем раздались взрывы.
Не знаю, что использовали защитники Мерана, однако это средство было именно тем шансом, в котором так нуждались воины, участвовавшие в вылазке. Едва только прогремели взрывы, как раздался рев команд, и отряд бросился назад, в крепость. Я сам, поддерживаемой Кацуми, побежал следом, ощутив, как дрогнул мост под ногами, как опора наклонилась, как заскрежетали цепи. Уже спустя пару секунд после того, как мы вошли под своды крепостных стен, ворота за нами закрылись. Демоны остались позади, их добыче удалось ускользнуть.
Осознание этого факта будто бы выдернуло из тела стержень. Я опустился на мостовую ровно там, где стоял, устало прислонившись к стене прохода. Рядом села Кацуми, уткнувшись мне в грудь. Прислушавшись, я понял, что кицунэ тихо всхлипывает. Причин тому могло быть слишком много, чтобы угадать правильную. Я и не пытался. Сняв перчатку, осторожно провел рукой по волосам девушки, тихо прошептал:
— Ну что ты? Все же закончилось хорошо. Мы все живы.
Я сказал что-то еще бессмысленно-успокаивающее, в то время как девушка молчала, все также чуть вздрагивая. Но дыхание ее постепенно стало ровнее. Наконец Кацуми заговорила:
— Далин, я ведь никак не могу тебе помочь. Не могу исцелить или уменьшить боль. И тогда не успела вовремя. Если бы мне ударить раньше…
— Это я виноват, — сказал не терпящим возражения тоном. — Я сам забыл использовать умение, дав противнику шанс. Ты же меня выручила в очень трудный момент. Если бы не ты, я бы так и остался в том проклятом барбакане.
— Но, ведь…
Девушка попыталась возразить что-то еще, но мне был известен один хороший способ как разрешить все проблемы. Я просто потянулся вперед, накрыв губы Кацуми своими. И пусть моей рожей в тот момент можно было бы напугать даже гоблина, это действительно сработало. Поцелуй затянулся на очень долгое мгновение, а девушка буквально растаяла в моих объятьях.
— Ох, молодые годы, как же они прекрасны! — раздался рядом смутно знакомый голос.
— Отец Антоний? — неуверенно и смущенно спросила Кацуми.
— Я, дитя, я, — ответил священник. — Уж простите, что беспокою вас в столь волнующий момент, но вижу, что вашему спутнику нужна помощь. Оказать которую — моя священная обязанность.
— Так вы способны исцелить Далина? Прошу, пожалуйста, сделайте это, — едва не взмолилась кицунэ.
— Конечно, дитя мое, конечно. Именно за этим я сюда и пришел, — заверил отец Антоний, а затем уже иным, холодным и строгим голосом, предупредил. — Будет больно.
Я молча кивнул, а затем напрягся. Сухие, горячие пальцы священника коснулись моего лба, на миг замерли, а затем из них стала исходить свежая, отдающая холодом
