Скелет спросил это неожиданно, вдруг, так что мне захотелось ответить. Да.
Сигарета Скелета прогорела, и он тут же скрутил следующую, зажег, задымил.
— Но это длится уже давно, — возразила Алиса. — Они уже давно здесь! Много лет!
Скелет сладко закурил сигару. Я отметил, что уже привык к дыму, что он не кажется мне едким, а, напротив, сладким и даже приятным, он окружил нас синеватой завесой, за которой растворился окружающий мир.
— Я видел у тебя будильник, — Скелет обратился к Егору. — Можно?
Егор послушно достал часы, выставил на стол. Скелет завел пружину, будильник послушно затикал.
— Это не я придумал, — стал объяснять Скелет, — это прочитано в одной из книг. Мир существует давно, очень давно. Если представить, что весь мир существует час…
Скелет постучал по стеклу будильника и повторил:
— Если представить, что мир существует целый час, то жизнь на нем длится меньше пяти минут. А человек…
Скелет задумался, подсчитывая в уме.
— Наверное, меньше секунды. То, что происходит у нас, — это даже не миг, это… Практически ничто. Вздох. Вот через тысячу лет это станет половиной мига. Но это все равно, с точки зрения истории — это просто прах. Если наш исход продолжится тысячу лет, то здесь…
Скелет снова постучал, сначала по стеклу будильника, затем по альбому.
— Здесь это будет выглядеть как исчезновение. Вот жили мы, а вот нас нет. И вместо нас ползуны. И только кости в земле.
— Но раньше же, во времена червяков, не было никаких Установок, — сказал я. — Как оно все уничтожалось?
Что-то подсказывало мне — у Скелета есть ответ и на этот вопрос.
— Механизм инферно не имеет значения, — сказал он. — Эпидемия. Активность солнца. Похолодание. Война. Или какой-нибудь китаец, сифилитик и пожиратель осьминогов. Один вид, допустим, каракатицы, заходит в тупик, жрет все подряд и портит воздух, и тогда появляются пожиратели пожирателей.
Некоторое время мы молчали. Потом Егор спросил:
— Это что же получается? Вроде как мы это все бесполезно делаем? Все равно ничего вернуть нельзя?
Скелет не ответил.
— А какой во всем этом смысл? — спросила Алиса. — Ну, пусть — одни каракатицы поедают других каракатиц. Вот насколько я поняла из этого…
Алиса постучала пальцем по альбому.
— Насколько я поняла, эти новые каракатицы появлялись всегда и как бы вдруг.
— Судя по всему, да.
— То есть… это… некое вмешательство?
Скелет пожал плечами.
— Вмешательство — это слишком тонкая вещь. Как и невмешательство. Но если говорить откровенно…
Скелет прикрыл глаза, наслаждаясь сигаретой.
— Вмешательство вполне вероятно. Во всяком случае, слишком многое на это указывает…
— А зачем? — опять перебила Алиса. — Зачем все это нужно?
Скелет пожал с хрустом плечами.
— На этот вопрос нет ответа, только предположения. Одни формы жизни перестают отвечать Цели, другие оказываются тупиковыми ветками, третьи слишком активно друг друга истребляют. Так или иначе, от них избавляются как от бесперспективных. Для этого есть широкий выбор средств, от потопа до вулкана. Получается, что вся жизнь — это и есть Конец Света.
Я помотал головой. Не верилось. В то, что мы не оправдали. В тупиковую ветвь. Хотя…
— Есть еще интересная теория, — Скелет выпустил дым в вентилятор. — Она, конечно, не объясняет многого… Но, с другой стороны, объяснить все то, что происходит с нами, не может никто…
Мы слушали. Скелет был интересным, много знал, рассказывал складно, точно книжка с нами разговаривала. Я думал, что шахтеры от изобилия подземелий погружены в мозговую темноту, а оказывается, наоборот все. Дух Божий дышит даже в глубинах земельных.
— В свое время я тоже интересовался… — Скелет совершил сигаретой круговое движение. — Онтологией, так сказать. То есть как оно все получилось.
— А на Запад как, сходить не хотелось? — осведомилась Алиса с ехидцей. — Самому? Своими ножками?
— Кому в молодости не хотелось спасти мир? — вопросом на вопрос ответил Скелет. — Хотелось. Само собой. Я и припасы собирал, одежду, патроны. Как сейчас помню… Вовремя остановили.
Скелет поглядел на Лисичку.
— Кому не хотелось спасти мир? — повторил Скелет. — В молодости это нормально — брать задачи не по плечу. Впрочем, я отвлекся. Я о теории рассказывал, интересной весьма и весьма. Так вот, некоторые считали, что Конец Света случился уже давно.
— В нашей библиотеке есть интересные рукописи, мы объединяем их по названию первой найденной — «Часослов Заката». К сожалению, не могу вам их предложить в силу того, что у вас, вероятно, мало времени.
Егор и Алиса переглянулись.
— Чрезвычайно мало, — сказал я. — Почти и нет его, времени.
— Я так и предполагал. Поэтому изложу вам изустно. Принято считать, в частности, благодаря записям того же Белова, что Конец Света случился вдруг. То есть он хронологически совпадает с началом Эксперимента по изучению физических законов, в результате чего возникла аномальная территория, распространившаяся отсюда вширь. Однако существует и противоположная точка зрения. О распределенном Конце Света, длящемся, так сказать, растянутом во времени. Автор первого «Часослова» анализирует историю человечества за последние пятьсот лет и доказывает, что предвестники грядущего Апокалипсиса проявлялись еще очень давно. Это привычные человечеству вещи — эпидемии, войны, переселения народов. Вспышки насилия, зачастую не имеющие никаких видимых причин. Изменения климата. Создание новых существ, способных к выживанию в критических условиях, конструирование боевых машин. Биологическое оружие, массовые психозы…
Скелет сделал паузу для затяжки.
— Человечество давно стало на тропу самоистребления, более того, оно с азартом по этой тропе продвигалось. Но не это интересно, интересен вывод анонимного автора «Часослова». Он отмечает, что катастрофические события, ранее равномерно распределенные по столетиям, к концу двадцатого века резко участились, время точно сжалось. Более того, они вышли на новый качественный уровень — и начали случаться там, где они не могли случиться в принципе. Причем было замечено, что чаще всего несчастья происходили в тех местах, где люди жили в больших скоплениях. В крупных городах, как правило…
— А какой сейчас год? — перебила Алиса. — Всегда хотела узнать, с раннего детства. Мечтала.
Скелет ответил сразу.
— В старинном летоисчислении больше, увы, не содержится никакого позитивного смысла, но если вас интересует, две тысячи двести восьмой. Плюс-минус пятилетие.
