— Погоди, Дэв, — сказал Егор. — Если Нижнее Метро как раз построено для того, чтобы погань не распространялась, а мы его взорвем…
— Завтра выступаем, — сказал я. — Хотя, наверное, лучше послезавтра…
Егор не стал больше спорить.
— Скелет, кто-нибудь нас проводит? — спросил я.
— Да тут и провожать особо не надо. Тоннель один, проверенный, захотите — мимо не проедете. Чай пить будете?
Тепло. Тепло и хорошо, в таком состоянии можно спать сутками, не размыкая глаз. Укутавшись мягкими клетчатыми одеялами, прижавшись спиной к теплой железной стене, слушая далекие беседы, испытывая странное удовольствие от попыток понять — реальны ли эти разговоры, или это обрывки сна, или мои страхи, возникшие из привычки постоянно ожидать опасности…
Самолет. Мир. Где-то он есть… Неблизко, если близко, я бы знал… Кто-нибудь бы да знал… Мы ведь думали, что все, только мы остались. Мы да соседи, да Москва стоит. Человек всегда полагает, что мир крутится вокруг него, и если у него ноготь врос, то все вокруг должны хромать. Но где-то другой мир ведь есть — откуда-то самолет прилетал. Наверное, очень издалека. Может, из-за моря, с другого конца света, планета большая и круглая, пешком не обойти.
А почему они нас тогда не выручают? Почему… Ну, да, понятно, это ведь очень просто. Зараза. У нас тут все мрут направо-налево, может, тем, внешним людям, сюда нельзя, может… Мало их. Самим тяжело. Ведь как отсюда полыхнуло, так и по всему шару разлетелось, кто знает, что у них там вообще…
Никто ведь ничего не знает, никто, лишь бы выжить, лишь бы не сожрали, тут не до широких мыслей…
Заболела голова, я сказал, что хватит думать. Нечего думать.
Я проснулся совсем. Не знаю, почувствовал — что-то должно было произойти. Очень скоро, почти сейчас, уже, наверное, происходит.
В банке под потолком свивался в восьмерки и распрямлялся тугой живой пружиной протей. Название гадкое, что-то такое… Личинка дракона, драконыш, так как-нибудь надо, протей.
— Егор, — позвал я негромко.
Егор спал.
Я позавидовал — у меня так спать не получается. Я вообще много чего не умею, например мечтать. Раньше у людей была возможность мечтать — они читали книги, смотрели фильмы, ездили по всему миру, для фантазии был простор. А мне о чем мечтать — если я ничего не видел? Во-во. Мои грезы непротяженны, приземлены, во мне, как и в Егоре, кипит и побеждает слоновость.
Поэтому я мечтаю о простом.
— Егор! — позвал я чуть громче.
— Ну?
Услышал, как Егор стукнулся о трубу головой.
— Ну, чего? — спросил он недовольно.
— Подъем.
— Зачем подъем, Дэв? Можно же еще поспать…
— Подъем.
Я откинул одеяло, сел. Ноги. На правой не хватает пальцев. Надо сделать пластиковый протез. Потом.
— Зачем мы поднялись? Так хорошо, поели вчера.
Гудок. Прямо под потолком.
Егор подпрыгнул, прикусил язык, выругался.
— Тревога, — сказал я спокойно. — Что-то случилось. Собираемся.
— Трубу, наверное, прорвало, — предположил Егор. — Или потолок обвалился… Нас ведь не зовут.
— Смотри, — я указал на банку с прозрачным слепым червяком.
— И что?
— Чует, — сказал я. — Видишь, как бесится?
Протей шевелил лапками, и мне до ужаса казалось, что это не лапы, а руки человечка, заключенного в длинном светящемся теле.
— Ему страшно.
— Да это червяк просто… — неуверенно сказал Егор.
— Такие твари очень чувствительны ко всем опасностям. Помнишь, Скелет говорил?
— Он псих, каких много…
— Собирайся.
Егор стал собираться, проклиная жизнь и особенно меня в этой жизни.
— Фосфорные пули? — спросил я.
— Вчера зарядил шесть магазинов… — буркнул Егор. — Хватит?
— Вполне. Держись за мной.
— Понятно. А Алиса? Она же ничего не услышит…
Вечером Алиса чувствовала себя нехорошо. Ругалась, плевалась на стены, говорила, что у нее трещит голова от нашего общества, что она хочет отоспаться, а спать она ляжет с револьвером, и, если какая-то сволочь посмеет ее разбудить, она будет стрелять, не открывая глаз. А чтобы эти сволочи не побеспокоили ее глупейшими в мире криками, она станет спать в глушилке. Алиса достала вату, скатала в пробки, сунула в уши, затем обмотала голову скотчем в два обмота. Я посоветовал ей быть осторожнее с этим, со сгибанием ушей не стоит перегибать, кровообращение может нарушиться, и тогда уши отсохнут…
Алиса послала меня, конечно же, в Рыбинск Затем она напялила шлем, опустила светофильтр и взмахнула рукой — проваливайте.
— Разбудим? — спросил Егор.
— Пусть спит, — сказал я. — С ней все будет в порядке.
Вышли из бокса.
Сирены продолжали взрыкивать, негромко, но надоедливо, мимо спешили шахтеры, организованно торопились по коридору с оружием и в защитных приспособлениях. Мы двинулись за ними. Шахтеры прибывали и прибывали, они выныривали из боксов и вливались в толпу, если что, против течения не повернуть…
И вообще, чувствовать себя в толпе оказалось очень неприятно, все тычут тебя локтями, толкаются, дышат в ухо, подталкивают в спину, и куда бы ты ни двинулся, всюду люди.
— Держись за меня, — велел я Егору.
Он и так держался.
Мы вывалились на центральную площадь поселения, похожую на перевернутую чашку. На самом верху, в донышке этой чашки, располагались круглые отверстия, из которых выходил равномерный белый свет, скорее всего, электрический. Под потолком вращался обычный для этих благоустроенных подземелий вентилятор, большой с широкими лопастями, на которых болтались бороды пыли и веревочки с блестками из фольги, казалось, что свет разбивался лопастями в мелкую сияющую пыль, которая оседала на плечах шахтеров. Их много уже скопилось, человек пятьсот, не меньше, хотя это мне могло и показаться, я не очень хорошо определяю количество людей по головам, непривычен. Все они стояли и молчали, точно ждали чего-то в напряжении.
— Мне это не нравится, — прошептал Егор. — Совсем…
К нам пробрался Лисичка.
— Прорыв на западном направлении, — сообщил он.
Лисичка — самый загадочный человек, которого я знаю. То есть не знаю. Не могу определить возраст. Рост маленький, но это ничего не значит, это от замкнутости помещений, рыба в маленьком пруду тугорослая, в большом, наоборот, люди тоже. Хотя сам Скелет довольно высок, но везде случаются исключения. Я не могу понять его отношение. Ко всему. Вот сейчас он сказал про прорыв на западном направлении совершенно равнодушно и как бы даже с вопросом, с усталостью и удивлением одновременно. И голос такой, точно в горло вмонтирован маленький громкоговоритель. На карлика не похож, хотя в движениях что-то есть. Равнодушное. Ленивое. Наверное, это от отсутствия солнца. Все подземные твари медлительны, подземный человек похож на протея, только с глазами.
