Ознакомительная версия.
Черную стоячую воду, не отражающую ни свет, ни сводов, ни камня самого увидел Кровник за ним.
Безымянное озеро.
С разбегу кинулся он в него головой вперед, подняв облако брызг, не выпуская из рук Волчью Пасть.
В самом северном море у самого Северного полюса подо льдами – и то не такая вода.
Холодная? Студеная? Ледяная? Нет, все не то. Не про воду это из Безымянного озера.
Жидкий азот теплее – вот какая вода была в нем.
Жгла она, сосала тепло из его тела, крутила судорогами тело, впивалась тысячью иголок.
Распахнул он глаза под водой и увидел нелюдей вокруг себя – нырнули гурьбой они следом за ним. Окружили его под водой, плавали вокруг, разевая рты, медленно шевеля руками и ногами своими, как щупальцами, рассматривали его с ненавистью – страшные, похожие на вздувшихся от трупных газов утопленников. Словно парили они вместе с ним в невесомости над бездной.
Недолго ждать пришлось – закоченел он весь от ушей до пяток как ледышка, посинели губы его, и кожа стала холодной как мрамор. Выстыло все его тело напрочь, хоть гвозди ему под ногти суй – не почувствует ничего.
Вынырнул он из озера. Оставил Волчью Пасть на берегу.
Влез он на камень, стуча зубами и содрогаясь.
Поднял кулаки свои.
Стали они ходить по кругу, примериваясь. Молчали нелюди, глядя на них. Тишина мертвая стояла вокруг.
Ударил его первым Бекбулатка.
Не человек он был, и силища была в нем нечеловеческая – отлетел человек от того удара на сто саженей.
Да вскочил. Закричал яростно и бросился на громадину. Влетел обратно на камень, и сам Бекбулатку ударил.
Завопил Бекбулатка радостно – наконец-то боец ему достойный попался.
От второго его удара отлетел человек на пятьдесят саженей.
А от третьего – на ногах устоял. Покачнулся только.
Стали они кружить да ударами сыпать. Лупцевать друг друга что есть силы. Бить смертным боем.
И почувствовал человек, что согревается он. Что крепче становится от каждого удара. Все равно, что железа кусок, который в огне нагревают, закаляя, да молотами по нему бьют.
Стали мышцы его крепче стали – гудело от кулаков бекбулаткиных тело и только.
Понял он, что пришло время для главного удара.
Пришло время вспомнить все самое плохое и страшное. Все самое стыдное и жуткое.
Все обиды и горести, слезы и беды.
И хлынули они на него разом – долго ждать не пришлось. Словно нарыв лопнул старый. Полетели перед глазами как лента пулеметная, отравленными пулями в сердце его впиваясь.
Ужаснулся человек тому, что самое страшное не снаружи, а внутри него.
Не упыри эти вокруг, а то, что он носил в себе, от самого себя пряча.
Было что ему вспомнить – человеку, всю жизнь свою других жизни лишавшему и ничего кроме этого не умеющему. Посыпались на него пальцы отрубленные ноги оторванные ямы полные трупов хлоркой засыпанные люди на кол надетые люди с кишками выпущенными люди бензином облитые и живьем подожженные и голос детский поющий ему в след от которого
Закричал человек – отшатнулся сам от себя, – пена на губах его выступила.
Хлынуло все это черным гноем из сердца его прочь, да успел поймать он это, зажать в кулак свой железный. Размахнулся он и стукнул Бекбулатку со всей силы прямо между бивней его, между рогов и акульей пастью, прямо промеж жабьих его глаз. Вложил в удар всего себя без остатка.
Зашатался Бекбулатка. Подкосились слоновьи колени его.
Упал он, головой своей ужасной о камень стукнувшись. Треснул тот камень. Разломился на две части.
И увидел человек, как содрогнулась в тот же миг вся пещера. Зашатались стены древние, задвигались.
Вспучилось нутро земное. Вывернулось наружу.
Взвыли нелюди, в сотни глоток задрав бошки свои уродливые к небу своему каменному.
И последнее, что видел человек, прежде чем упасть замертво рядом с поверженным Бекбулаткой – лопнуло их каменное небо пополам и рухнуло вниз, полетело в тартарары, всех под собой погребая…
Он брел, спотыкаясь и падая, вставая и снова спотыкаясь…
Как он здесь оказался, в этих коридорах? В этих тоннелях с серыми стенами? Никак не мог вспомнить… открыл глаза – стены серые вокруг… рельсы… пошел по ним…
Никак не собраться с мыслями… нет их, потому что… голова пустая, совсем пустая… отбили ему голову… все из нее вылетело… а было там что когда?
Ничего не помнит… Ничего не чувствует… сил нет никаких… высосали из него всю его силу… а была она? Кажется, была… когда? Где? У него? Или еще у кого?..
Идет по рельсам. Заплетаются его ноги… как идет? Непонятно… ноги мои ноги… куда вы меня ведете…
Как его зовут? Что он тут делает?
Идет куда глаза глядят… куда они глядят? На рельсы… по ним нужно идти… а рельсы эти – то они есть, то нет их… растекаются куда-то… прячутся в стены и потолок…
Один он здесь… совсем один… потерянный… выдохнувшийся… поникший… закричать бы – сил нет… упадет сейчас и не встанет… нельзя… нельзя… надо идти… к воротам… там где-то есть ворота, к которым надо идти… в ту сторону идет? Или от них наоборот? Не знает… ничего не знает…
Ничего не слышит… ничего совсем… даже шагов своих… оглохший… контуженный… перегоревший… выбили из него дух…
Упал…
Лежал, открыв рот, хватая пустой безжизненный воздух… встал на карачки, пополз дальше…
Что это впереди?.. он уже видел это сегодня… кажется, это называется вагонетки… сегодня?
Дополз до них, прислонился спиной к пузатому боку… упала голова на грудь…
Прошептал еле слышно.
Что?
Имя?
Она прорастает прямо из воздуха.
Проступает из серого безмолвия в двух шагах от него.
Бесцветная трава, растущая сквозь, внутрь, наружу, извне, с запада на восток, с севера на юг – тело ее.
Глаза ее – ртуть.
– Ты???
– Я.
Он смотрел на нее, не шевелясь.
– Знаю, что ты звал не меня. Но ты пошел из-за меня и заблудился здесь, в чужих снах. Еле нашла тебя.
– Я сплю?
– Ты как бы спишь. Грезишь. Это полусон. Предместье снов. Почти сны.
Запах.
Запах, который не вызывает никаких ассоциаций, за которым не закрепляется ни один из известных цветов или образов…
– Чьи же это сны? Лунарей?
– Нет. Когда-то еще до них здесь под землей работали люди. И не только люди. Еще животные.
– Животные?
– Такие.
Он увидел маленькую мерцающую фигурку.
– Лошади?
– Да. Лошади. Они таскали за собой эти штуки, которые вагонетки. В них грузили руду, и лошади волокли их по рельсам. Они были слепыми, эти лошади. Они рождались прямо здесь, под землей, в шахте, и никогда не видели солнца. Их спускали сюда один раз, и потом они плодились и плодились, рожая слепых жеребят. А те рожали следующих. И следующих. И все они были слепыми. И видели свои слепые сны. Это было очень давно. Вокруг этого места летает один такой старый-старый, недосмотренный сон…
Ознакомительная версия.
