К счастью — ветер был попутным и катер на воздушной подушке прибыл в Кале даже раньше, чем было указано в расписании. Кале — потрясающе красивое место, пирс для судов на воздушной подушке оборудован прямо посреди песчаных пляжей. Лейтенант оседлал свой Триумф и выехал первым, немного задержавшись на бетонном выезде на трассу, чтобы посмотреть и запомнить пейзаж: бледно-желтые пески, чахлые кусты, остатки рыбацких сетей и бледно-голубое небо. Перед тем, как отправиться в путь через весь континент — он бросил взгляд назад и увидел, как заинтересовавшаяся им дама осторожно выезжает из темного чрева "ховеркрафта" на роскошном Даймлере-купе. Он махнул ей рукой, переключил передачу и рванул с места. Догнать его стального зверя — было практически невозможно, даже на мощном Даймлере.
Путь его был долог. Он лежал через всю Нормандию. В Нормандии дороги были хуже — несмотря на почти век германского господства немцам так и не удалось научить французов серьезному отношению к таким прозаическим вещам, как качество дорожного покрытия. Доходило до того, что французы, которые до сих пор помнили, что они французы, а не норманны, потомки свирепого народа воинов — умышленно портили дороги, проложенные немцами чтобы показать свое гражданское неповиновение. Впрочем… еще канцлер Бисмарк со вздохом сказал: а вы попробуйте править страной, где двести пятьдесят сортов сыра[58]…
Мотоцикл на дороге стоял просто отлично: а чего вы хотели, сверхлегкое шасси и тяжелый мотор, размещенный в самом центре мотоцикла. Тяга двигателя была просто тепловозной, как только граф пришпоривал своего коня — ответом ему был утробный рокот, переходящий в рев и Ниагара тяги. Машины законопослушных континенталов, плетущихся на своих ста десяти — он обходил как стоячих. Поддерживая двести — двести двадцать в час, он уже через полтора часа влетел на Периферик, кольцевую автодорогу, окружающую старый Париж и отделяющий его от современных, безликих, построенных уже при немцах пригородов…
Вероятно, за ним было уже двадцать — двадцать пять штрафов за превышение скорости от автоматических камер, расположенных на дороге — но графу на это было плевать. На острове — дорожные штрафы, выписанные на континенте, не признавали и не взыскивали.
Все время пока он ехал по Периферик, он боролся с желанием на пару часов заглянуть в старый Париж, наверстав потом за счет скорости. Посидеть часок на Пляс де ла Конкорд, выпить кофе какой готовят только в Париже, и может быть — проехать мимо Булонского леса. Только проехать, ничего больше. Так получилось, что граф три года — с шестнадцати до девятнадцати лет — прожил с отцом в Париже, и все деньги, какие у него появлялись — он спускал на девиц из Булонского леса, одном из известных мест сбора tapineuse, независимых проституток. Просто удивительно, что он тогда ничего не подцепил… хотя проклятый СПИД тогда не был так распространен как сейчас… кроме разве что ножевого ранения, которое он получил в драке с чернокожим ублюдком — вымогателем и его дружками. Дружков было пятеро, и один из них вышел из драки вперед ногами, а другой — остался жив, но стал законченным инвалидом. Именно тогда — одиннадцатый граф Сноудон понял, что развитие его единственного сына, "проходящего обучение в континентальном университете" идет как то не так и отослал его на острова, где Алан от скуки поступил в морскую пехоту. Булонский лес дал ему умение любить, от которого были в восторге стюардессы компаний, летающих из Хитроу, туристки и придворные дамы, а так же инстинкт никогда, ничего и никому не спускать, всегда вступать в схватку, когда видишь перед собой мерзость…
Усилием воли, граф подавил в себе воспоминания о булонском лесе. И повернул на Орлеан…
В Орлеане он ненадолго остановился и перекусил в кафе, находящемся у собора Сен-Круа. Тут же, выезжая на дорогу, залил мотоциклетный бак — V-твин жрал топливо со страшной силой. И — покатил дальше…
Ближе к "Файв о клок" он докатил до Лиона, южной столицы Франции, последней ее столицы[59]… Можно было либо заночевать здесь, либо сделать еще один последний бросок, пересечь границу заночевать в Турине. Более осмотрительный человек предпочел бы первое, в то время как граф предпочел второе. Даже на заправке он решил не останавливаться, потому что на итальянской стороне — он это точно знал — топливо стоит дешевле, чем в Рейхе…
В пограничной зоне — графа ожидал очень неприятный сюрприз в виде пробки. Пробка по его прикидкам — тянулась не меньше, чем на морскую милю, то есть была очень значительной. И очередь тянулась медленно, так что он рисковал здесь и заночевать.
Три раза черт.
Граф постучал в окошко стоящей рядом машины, почти нового ФИАТа.
— Простите, синьор, вы не знаете, что происходит? — спросил он, вспоминая обороты итальянского языка, сына ненавистной, заучиваемой в школе латыни, — забастовка?
— Да нет… — лысоватый итальянец не стесняясь, плюнул на асфальт, — сейчас забастовок нет. А вот бюрократы остались…
— Это не бюрократы — открылось окно в машине, стоящей с другой стороны — наверное, опять кого-то убили.
— Дева Мария, — раздраженно сказал граф, — там кого-то убили, а мы тут должны стоять как преступники, или как?
— И не говорите, синьор! Полное безобразие!
— А кого хоть тут убили?
— Да не тут… В стране опять убивать начали. Бедная Италия.
Между тремя людьми, общего между которыми было только то, что они стояли в одной пробке — моментально установилось доброе взаимопонимание и дружеская приязнь. Итальянцы были совсем не такими как англичане… скорее они были полной противоположностью англичанам. Если англичане сухие, холодные, чопорные — то итальянцы наоборот жизнерадостные, в хорошем смысле слова бесцеремонные и готовы заводить друзей даже в автомобильной пробке. Обратной стороной этого было то, что итальянцы так же легко заводили и врагов и оставались жизнерадостными только до тех пор, пока не приходило время убивать.
Впрочем, королевскому егермейстеру, графу Сноудону — происходящее было только на руку. В раме его скоростного Триумфа — был спрятан пистолет Глок-26, миниатюрный глушитель к нему и несколько магазинов с патронами. Все эти переделки он осуществил сам, возясь по выходным со своим мотоциклом, тщательно и осторожно устраивая в его конструкции тайники. Рама современного мотоцикла — все равно, что лабиринт Минотавра, к тому же — тайники были сделаны из кевлара с подложкой, чтобы посторонние вложения не были видны на экране рентгеновской таможенной установки. Таможенники на границе — обычно обращают внимание на большие грузовики, в которых можно устроить большой тайник для товара или на туристические автобусы, в которых тоже могут быть тайники для спирта, сигарет или наркотиков. Но какой смысл обыскивать мотоцикл? А сейчас еще и усиление мер безопасности, таможенники, наверное, не первую смену на ногах…
