«„Шито-крыто“ – выражение оперативное. Если тебе удается достаточно долго действовать шито-крыто, то никто никогда и не узнает, что именно ты дергал за веревочки».
Лиги отвернулся от окна.
– Спасибо, – сказал он с явным подтекстом «можете идти».
Когда адъютант вышел, Лиги поправил перед зеркалом галстук, глубоко вздохнул, сел и принял видеовызов.
Воздух замерцал и ожил. Эрик Эпштейн сидел, сложив руки на столе перед собой. Рядом с ним находился другой человек – упитанный и бледный, в кенгурушке.
– Сэр? – Голос Эпштейна звучал смущенно. – Я прошу прощения – я воспользовался кодом системы безопасности, чтобы обратиться напрямую к президенту.
– Я знаю, – сказал Лиги. – Она просила меня поговорить с вами.
– Сэр, я вас настоятельно прошу…
– Она просила меня поговорить с вами.
– Понятно.
Эпштейн помолчал, посмотрел на человека рядом с собой.
Распределение ответственности было очевидным.
– Вы, – сказал Лиги, обращаясь к молчавшему. – Я полагаю, вы и есть настоящий Эрик Эпштейн.
– Да. Здравствуйте.
– Рад познакомиться. Мы уже некоторое время знаем, что он, – Лиги показал на хорошо одетого человека, – не вы.
– Мой брат Джейкоб.
Лиги кивнул:
– Чем могу быть вам полезен, джентльмены?
И опять его собеседники переглянулись, после чего Эрик сказал:
– Мы сдаемся.
«Конечно, вы сдаетесь».
Ирония горчила. Он много лет вел свою игру, добиваясь их сдачи. Много лет он и несколько других ясно мыслящих людей делали все необходимое, чтобы настал этот миг. Не уничтожение сверходаренных, а получение контроля над ними. Именно для этого и провели закон о микрочипировании анормальных, именно поэтому ДАР получал денег больше, чем НАСА, из-за этого более тысячи человек погибли на Манхэттене, и Лиги, загримированный, проник в Вайоминг для встречи с гене ралом Миллером. Победа пришла, но с опозданием.
«Теперь выбора не осталось. Только делать хорошую мину при плохой игре».
– Что вы сказали?
– Мы сдаемся. Безоговорочно. Вся Новая Земля Обетованная. Мы откроем все границы. Поделимся технологиями. Войдем в правительство.
– Не поздновато ли вы делаете свое заявление? Вы уничтожили семьдесят пять тысяч солдат. Сровняли с землей Белый дом. Убили нашего президента.
– Самооборона. Армии был отдан приказ атаковать, бомбить наш город…
– Знаю, – сказал Лиги. – Я сам и отдал тот приказ.
Молчание было таким густым, что Лиги практически видел мысли Эпштейна, наблюдал, как тот возвращается взглядом в прошлое. Джейкоб начал было говорить, но его брат чуть скосил глаза, и Джейкоб закрыл рот.
– Сэр, – сказал Эрик, – Новые Сыновья Свободы прошли Кольцо Воглера. Они разделились и окружили Теслу. Замкнули круг.
– Я знаю.
– Стратегический анализ говорит, что для этого есть только одна причина.
– Да.
– Не попытка нанести поражение. Не военная победа. Они собираются нас уничтожить. Убить всех. Простых граждан.
Лиги вспомнил ту минуту менее недели назад, когда он сидел в палатке, полы которой трепал ветер, а напротив него – Сэм Миллер и Лук Хаммонд. Там он заключил с ними сделку. Он гарантирует неучастие армии, а они проникнут в Новую Землю Обетованную. Он ни в коем случае не собирался уничтожать сверходаренных. Да, в НЗО были десятки тысяч анормальных. Но нигде на земле больше не наблюдалось такой их концентрации. Они способствовали укреплению американского суверенитета, продвигали новые технологии быстрее, чем представлялось возможным обычным людям. Он не хотел их уничтожать – только приручить.
«Черт бы подрал Новых Сыновей – они вышли за грань».
Еще одна уродливая ирония. В течение десятилетий американская политика вела дело именно к такому результату. Третьи стороны, созданные и вооруженные для борьбы с монстрами, сами превратились в монстров. Пиночет в Чили. Норьега в Панаме. Бессчетное число полевых командиров в Африке и на Среднем Востоке.
«Такова цена обращения к демонам – они не склонны исполнять приказы».
С другой стороны, пусть уж лучше одни демоны пожирают других.
– Я ничем не могу вам помочь.
– Сэр, прошу вас. – Бледный Эрик смотрел на него бесхитростным взглядом. – В городе тысячи детей.
Лиги, нажав кнопку, отключился, встал и вернулся к окну.
Снежок продолжал падать.
– Кому из вас доводилось стрелять?
У солдата были рост и мускулатура взрослого мужчины, но лицо мальчика. Угри, словно яркие звезды, светились в его редкой бородке. На нем была коричневая форма с эмблемой в виде восходящего солнца. Натали не могла определить его возраст. Кто-то ей говорил, что, хотя средний возраст жителей НЗО составляет двадцать шесть лет, медиана ближе к шестнадцати. Он был старше. Но ненамного.
– Никому?
Мальчик-солдат переводил взгляд с одного на другого из двенадцати взрослых, стоявших перед ним. Они в недоумении пожимали плечами.
– Мне доводилось, – сказала Натали. – С моим мужем. Бывшим.
– Из винтовки?
– Из пистолетов. И дробовика.
Она вспомнила тот день более десяти лет назад, еще до рождения детей. Они поставили палатку близ Гранд-Титона[28], с его яркой зеленью и птичьими трелями. Купер показывал ей, как держать пистолет, как нажимать на спусковой крючок – не давить, а нажимать. Она помнила громкий хлопок и отдачу, примитивную радость, когда ей удалось попасть в комок земли, подброшенный в воздух и рассыпавшийся в прах, когда его поразила пуля.
Потом они занимались любовью под шепот сосен, и ей казалось, что жизнь во всех смыслах прекрасна.
– Разница невелика, – сказал мальчик и вытащил из брезентового мешка у своих ног винтовку, похожую на киношный реквизит, – тусклый металл и скривленные линии. – Это эйч-эс-ди-одиннадцать. Сконструированная и изготовленная здесь. Свободный затвор, переводчик огня, магазин на тридцать патронов. Защелка магазина – здесь, предохранитель – здесь. Винтовка полностью автоматическая при нажатом спусковом крючке, но с боеприпасами проблема, так что стрелять одиночными выстрелами и короткими очередями.
Он протянул винтовку, Натали взяла ее, прислонила к плечу, держа стволом вниз.
– Хорошо, – удивленным голосом сказал он. – Хорошо. Есть семь штук и боеприпасы. Позднее курьеры доставят еще. Вы их научите.
– Что?
– Научите остальных. Только осторожно – убойная сила пули достигает километра.
– Вы не останетесь?
– Нет, мадам.
Он развернулся на каблуках и направился к пикапу.
Несколько секунд Натали смотрела ему вслед. Потом, продолжая держать винтовку стволом вниз, поспешила за ним, взяла его под руку.
– Постойте.
– Мне нужно раздать много винтовок, а времени у меня мало…
– Послушайте, – сказала она, оглядываясь через плечо на остальных.
Это были просто люди. Бледный мужчина в костюме, редкие волосы аккуратно расчесаны. Пухленькая девушка в мешковатом платье, на руках вертлявая собачка. Величественная женщина с сильными скулами, дреды связаны ярким шарфиком.
Натали повернула голову к солдату и сказала:
– Мы все немного испуганы.
– И что?
– То, что сюда идет армия, обученные солдаты, никому из них не нужно говорить, как пользоваться винтовкой. Что мы должны делать?
– То же, что и остальные.
Он посмотрел на нее, и в этот миг она увидела, что и ему тоже страшно. Мальчик, совсем мальчик, и, как все мальчики, он играл в войну, но никогда ее не видел.
– Сражайтесь за свою жизнь.
С этими словами он запрыгнул в открытый кузов пикапа и постучал по борту. Машина отъехала, оставив облачко теплого выхлопа.
Натали несколько мгновений подумывала, не броситься ли ей следом, но повернулась и увидела, что остальные смотрят на нее.
– Итак… – сказала Натали.
* * *
На кухне, когда она разговаривала с Ником, ей все казалось таким понятным. Она говорила, что будет сражаться вместе со всеми. Представляла себя среди солдат, не мальчишек вроде того, что развозит оружие, а воинов. Опытных, спокойных, сильных. Как друзья Ника времен его службы в армии. Она представляла себе, что будет сражаться бок о бок с ними, хотя на самом деле думала – за ними.
Только в бункере она поняла, что эта война будет совершенно другой.
Подземный комплекс представлял собой галерею широких залов с рядами коек. Все помещения соединены друг с другом, в каждое можно попасть по нескольким лестницам. Как в бомбоубежищах, которые она видела в старых фильмах, только светлее, чище, и находились здесь в основном дети. Стены были голые, звуки отдавались эхом. Матери и отцы успокаивали детей, обещали скоро вернуться и напускали на лица храброе выражение, а дети плакали и цеплялись за родителей.
