На пушистых ресницах до сих пор висели капли. Влад испытал острый укол сочувствия. А потом вспомнил про пистолет, недавно глядящий ему прямо в лоб, а теперь оттягивающий карман куртки, и сочувствие сменилось глухим раздражением. Надежда с трудом поднялась на ноги и продолжила: – Ты убила Кирюху просто за то, что он стоял в тот день рядом со мной. Охотилась за Стасиком, которому на тот момент было четыре года. Четыре, Вера! Он даже толком ничего не понял, за что ему было умирать?
Сжавшийся у стены Щепкин всхлипнул в знак согласия. Его Влад тоже мог бы пожалеть. Если бы не видео из поезда, где этот зашуганный парнишка подписывал приговор целой куче незнакомых, ни в чём не повинных людей. Может, он не был полностью согласен с повесткой своего сообщества и правда пытался дать подсказку. А может, понял, что Чистая кровь перегнула палку, и хотел выбить для себя смягчение наказания. В любом случае он не сделал ничего, чтобы предотвратить теракт. Сидел в кабинете Хромого и читал текст, пряча лицо под балаклавой, пока под землёй умирали люди.
– Продолжай, – в голосе Веры слышалась усмешка, – ты ведь хотела сказать и про себя? Что была обычным ребёнком, что я над тобой издевалась, испортила тебе жизнь, сожгла волосы, едва не убила.
– А это не так?! – взвизгнула Надежда. – Ты всегда была первой! Первая родилась, первая заговорила, лучше училась. У тебя проснулся дар, за тобой начал бегать Кирюха. Даже отец тебя любил больше. Как же, одарённая доченька, пошла по его стопам! Не слишком ли жирно? Почему я должна была всю жизнь оставаться твоей тенью?
Бледное лицо Кая исказила болезненная гримаса, но он продолжал молчать, вперив пустой взгляд куда-то вперёд.
– Поэтому ты решила разыграть сцену с самосожжением? – хмыкнула Вера, делая шаг к сестре. – Чтобы разом всё перевернуть? Отвадить от меня Кирилла, дать папе повод во мне разочароваться? В итоге ты частично добилась результата. Теперь я – тень.
Вера расхохоталась хрипло и каркающе, давясь собственным смехом. Внезапно жуткий хохот оборвался, и в наступившей тишине тень совершенно спокойно произнесла:
– А давай они сами всё решат? В этой башне я могу показывать сны даже бездарным и бодрствующим.
Надежда попыталась возразить. Она дёрнулась к сестре, словно могла схватить её, остановить, но упала на колени, сжимая пальцами виски и давясь бессильным стоном.
Следом охнул и осел на пол Хромой. Затем истошно заорал Щепкин. Даже Егор, кажется, конвульсивно дёрнулся. И только после этого Влада накрыло волной боли.
Она началась в затылке, но моментально перекинулась дальше. Виски словно прошили раскалённые штыри. Глаза пекло, и Влад не мог наверняка сказать, открыты они у него или нет.
Под веками висел алый туман, железом оседающий на корне языка. Марево дёрнулось и стекло на землю кровавыми ручьями, оставив после себя подрагивающую картинку. Девочка, застрявшая, как муха в смоляной капле, корчилась в силках нижнего слоя, беззвучно раззявив рот. Её тень лохматилась и нервно дёргалась, словно пыталась оторваться от физической оболочки.
Ещё одна судорога – и детское тело рассыпалось хлопьями серого пепла. Освобождённая тень ринулась, не разбирая дороги, в темноту нижнего слоя. Она металась, как неприкаянный призрак, пока не выбралась на верхний уровень Изнанки, где бесцельно бродила, потерянная и испуганная, чувствуя, как истекает отпущенное ей время.
Влад знал, как знала в тот момент Вера: ещё чуть-чуть, и ей придётся идти дальше. Перерождение, забвение, или что там ещё лежит за гранью, но её заставят сделать шаг. А Вера всей душой десятилетнего ребёнка не хотела никаких перерождений. Она хотела домой.
Башня нашла Веру сама. Тень девочки практически растаяла, почти сдалась в руки судьбе, когда чёрная, уходящая в небо стрела возникла у неё перед носом.
Легенду о Морене Вера знала. Шагнув в опустевшую башню, она сразу поняла, что от неё хотят. Ей предлагали выбор – идти дальше, обычной тропой посмертия, или стать Мореной взамен покинувшей башню предшественницы. Вера не думала. Пусть у неё требовали безвылазно торчать в чёрной каменной клетке, но девочка и большее готова была отдать, чтобы остаться жить.
Чёрный туман затопил окружающий мир, и, когда он расступился, кадры замелькали с бешеной скоростью, почти не останавливаясь перед взглядом.
Вера пыталась достать друзей во сне. Сон близок смерти, а смерть близка Изнанке. Сонные, больные, одурманенные – люди в пограничном состоянии ближе к той стороне, чем к реальности. Но Надежда упрямо сопротивлялась. Или правда не запоминала сны, или старательно выкидывала их из головы после пробуждения. Зато помнил сны маленький Стасик, который с каждой ночью всё больше боялся закрывать глаза.
Время на Изнанке шло слишком быстро. Вера едва научилась уживаться со своей новой ролью, а в реальности пролетел целый месяц. Новоиспечённая Морена честно пыталась усвоить реалии своей новой жизни. Она – равновесие. Она видит Изнанку глазами её обитателей. Ей подвластно всё на серой стороне. Но ничего из этого не помогало влиять на реальность. А Вере это было необходимо. Дни утекали как песок сквозь пальцы. Ей срочно требовалось поговорить хоть с кем-нибудь живым. Многочисленные в те времена гости Изнанки, с которыми Вера пыталась связаться через умрунов, на контакт не шли. Чаще всего убегали, но иногда давали такой серьёзный отпор, что дипломатическое вместилище приходилось менять.
Верой овладела навязчивая идея, что отец-то понял бы, кто пытается с ним поговорить, но, как назло, Кайрат на Изнанке появляться перестал, зализывая раны от потери ребёнка.
Тогда в голову девочки пришла гениальная идея – поговорить с родными в реальности.
Вера открыла разлом. Такой огромный, какого ещё не видывал этот мир. Количеству чудищ, хлынувших в реальность, не было счёта. Вера прыгала между своими подручными, пытаясь найти их глазами родных, но оказалось, что Морена не всесильна. Начав шествие монстров по улицам города, Вера уже не могла его остановить. Волна тварей с Изнанки пронеслась, как цунами, собирая свой кровавый урожай.
Вере досталась жизнь Кирилла. И на сдачу подсмотренная сцена, как выгоревший и покалеченный отец пытается спасти свою последнюю дочь.
Тень Кирилла, отделившаяся от мёртвого тела, оказалась перед башней Веры, бледная и жалкая. Вере хотелось реветь, но она не могла – физиология новой оболочки на такое рассчитана не была. Зато она могла выть. Глухо и тоскливо, как смертельно раненное животное, оплакивая свою первую и последнюю любовь и все попытки вернуть подобие нормальной жизни. Всё то время, пока Вера выдирала из себя остатки человеческих чувств, Кирюха молча стоял у дверей её башни. Как
