и тут же оказалась использована древняя магия, характерная для заклятых врагов Сирилл и её народа. Не означает ли это, что все предположения Зантора близки к истине? В мир пришел возродившийся суаши, и их древние враги снова начали охоту.
— Ты говоришь, эти ша-де-синн почти бессмертны? — спросил он.
— Исстинно, — ламия снова содрогнулась, словно выдернутые из глубин родовой памяти картины вызывали у неё отвращение. — Обышшная ссталь против них бессильна, боевые ссаклинания тошше.
— А что поможет? — что-то подсказывало Руфусу, что ответ на этот вопрос в обозримом будущем для него может оказаться весьма важным.
— Сслюна оборотня, яд транссформы вампира, ссок шшизни ламии, огонь дракона, приссрашшный мешщ Рыссаря, ледяное дыхание сснешшного тролля… Большшая шшассть ссоссданий ссуашши могли ссрашшаться с шша-де-ссинн и имели шшанссы на усспех.
— В армиях суаши было место для воинов-людей?
— В этих армиях было мессто для вссех, — лицо ламии казалось равнодушным, но Гордон почувствовал, что, по мнению его пленницы, место людей в этой армии находилось в самом низу иерархии. — Люди исспольссовали орушшие из холодного шшелесса.
— Холодное железо! — встрял Ник. — Я про него слышал… или читал где-то. Но только упоминание. А что это такое, холодное железо?
— Вы вссё ссабыли, люди, — почти по-человечески вздохнула женщина-змея. — Вы нессовершшенные соссдания…
— Неумение забывать — не самая лучшая черта, — буркнул Руфус.
Ламия некоторое время молчала, затем кивнула — насколько ей позволяла опутывающая сеть.
— Ссправедливые сслова. Не сскрою, ессть вещи, которые мои ссородичи хотели бы не всспоминать. А холодное шшелессо — это металл, который приходит сс небесс. Его нельсся плавить, инашше он утратит ссвои ссвойсства.
— Металл с неба? — недоумённо спросил Николаус.
— А что тебя удивляет? — пожал плечами Руфус. — Ну да, бывает, падают с небес камни, попадаются среди них и куски железа. Не слишком хорошее железо, хоть оружие из него и не ржавеет. Только вот у нас уже лет с тысячу назад мастера разгадали секрет, как избавить сталь от ржавчины. С тех пор эти небесные подарки мало кому интересны.
— Ты усснал вссё, шшто хотел, шшеловек? — голос ламии чуть дрожал. — Ты обещал…
— Да, ты мне помогла. Я могу оставить тебе в живых, — Руфус без особой аккуратности свернул разложенную на траве ткань вместе инструментами и сунул сверток Нику. — На, прикопай это где-нибудь в приметном месте. Дорогая штука, не выбрасывать же… Потом заберём.
— В шшивых? — в голосе ламии послышалось нескрываемое удивление.
— Почему бы и нет? Поклянись памятью рода, что не будешь убивать людей, и можешь ползти хоть на все четыре стороны.
Пленница раздумывала недолго.
— Я ссоглассна. Я клянуссь памятью рода, шшто не нападу на шшеловека… первой.
Руфус усмехнулся и погрозил ламии пальцем. Та скривилась.
— … и не сстану провоссировать шшеловека напассть первым. Именем ссвоим, бессмертным в памяти рода, я, Шшасса, даю…
Экзорцист покачал головой. Ламия вздохнула, смиряясь с неизбежным.
— … я, Шшассиен сси Шшои асса Ссуашши, даю сслово иссполнить клятву или умереть, пытаяссь ссделать это.
Она замолчала, затем с горечью поинтересовалась:
— Ты удовлетворён, шшеловек?
— Вполне.
К вящему изумлению Ника, его наставник подошёл к ламии и принялся безо всякой опаски разматывать стягивающую её сеть. Появилось неприятное чувство, что вот ещё мгновение — и шипастый хвост или когти полоснут по телу Руфуса, однако ничего подобного не произошло. Освободившаяся тварь распрямилась, несколько раз качнулась, словно проверяя, не утратила ли она за время пленения способности удерживать равновесие, после чего, более не удостоив своих пленителей и взглядом, стремительно унеслась с поляны.
— Э-э… но как же… — выдавил из себя юный дер Торрин.
— Никакой опасности для людей она сейчас не представляет, — Руфус старательно сворачивал сеть, которую, в отличие от покрытых запёкшейся кровью и так и не потребовавшихся инструментов, бросать здесь явно не собирался. — Клятва рода — сильная штука. Она не посмеет её нарушить. Или ты о формулировке? Согласись, вариант «не буду убивать людей и точка» на самом деле неосуществим. Право на самозащиту есть у любого разумного существа.
— Мы не имели права её отпускать, — набычился молодой человек. — Законы…
— Ну я ж тебе говорил, что энциклики и заповеди нам нарушать придётся.
— То есть… — в глазах юноши начало понемногу проявляться понимание, — то есть, вы и не собирались её убивать? И пытать, небось, тоже?
— Ты уж определись, на «вы» мы или на «ты», — ухмыльнулся Руфус.
— Под настроение, — в тон ему ответил дер Торрин. — И всё же?
— Я не убиваю беспомощных, хоть они и враги, — экзорцист резким движением затянул горловину мешка и закинул его за плечо. — И тебе не советую. Но если хочешь объяснений — изволь. Как ты знаешь, каждая ламия, умирая, приносит роду память о врагах, которые её убили. И о тех жизнях, которые сумела отнять она. Я бы хотел, чтобы Шасса — не думаю, что мне доставит удовольствие выговорить её полное имя — принесла в род понимание того, что можно прожить жизнь, не охотясь на людей. И это понимание станет частью наследия всех ламий во всех мирах, где они встречаются.
Молодой человек замолчал, раздумывая над мудростью столь далеко идущих планов, а Руфус подошёл к монолиту. В верхней части камня располагалась выемка, в которой кучкой были свалены небольшие вещички, которые вряд ли могли бы заинтересовать и самого нуждающегося в средствах грабителя. Вырезанные из дерева фигурки зверей, медные и оловянные безделушки, пара старых подков из дрянного железа — в общем, всякий хлам, имеющий тенденцию накапливаться в любом доме. Только вот полежав хоть сутки здесь, на вершине монолита, хлам этот приобретал особые свойства. Каждая вещица, не имевшая ценности ранее, превращалась в ключ, дающий возможность страннику, ушедшему в иной Слой, вернуться домой.
— Так-с, поглядим… — экзорцист покопался в этой кучке барахла и, удовлетворенно хмыкнув, достал откуда-то с самого дна грубо вырезанную из тёмного дерева куклу размером чуть больше пальца. Руки и ноги куклы, прижатые к телу, были едва намечены, зато голова с кривовато намалёванными синей краской глазами и ртом сидела на штырьке и могла быть отделена. — Подойдёт, пожалуй. Смотри, Ник, какая замечательная штуковина.
— Эта? —
