«Шансов почти нет.»
Резко вверх, в тучи. Самолёты практически не видны — значит, и он тоже. Пошёл на сближение.
«Они меня не видят… Всецело поглощены бомбардировкой переправы. Сволочи!»
Первый «мессер» был уже в пределах досягаемости. Окинава выжал всё, на что был способен мотор, и рванул. Вынырнул сзади, бочка почти до земли, нос приподнять — и сэкономил снаряды. Очередь из пулемётов прошила дно фрица, тот взорвался. Расположение бензопроводов капитан знал отлично.
Двое других отреагировали сразу.
«Конечно, у них ведь рации… Проклятие!»
Свалил самолёт на крыло, и ушёл из-под обстрела. Резкий набор высоты. Мессер сзади! Поставил машину вертикально, и сбросил газ.
Фашист, разумеется, промчался над его головой, не успев затормозить. На этот раз Окинава дал длинную очередь из пушки, и тот задымил. Не тратя больше время, развернулся, и чуть не столкнулся лоб в лоб с третьим. Крыло прошила очередь, машину тряхнуло.
«Проклятие! Придётся рискнуть…»
Сбросил газ до нуля, и поставил самолёт вертикально. Конечно, тот скапотировал, и завалился назад. Что он и ждал, и чего не ждал фриц. Очередь из пушки пробила кабину «мессера», а Окинава потерял управление.
«Падаю! Высоты нет!»
Вцепился в штурвал, потянул так, что затрещали кости. Из горла само рванулось рычание…
…Машина всё-таки перевернулась, и понеслась к земле в нормальном положении. Он дал газ до предела, одновременно включил форсаж, и рванул штурвал на себя. Истребитель затрясло, перегрузка вдавила пилота в кресло. Рычание стало напоминать звериное, и без того узкие глаза ещё более сузились, налившись кровью…
«Вытащил!»
Едва не задел землю, но вытащил. Правда, самолёт чуть не развалился.
«Бомбардировщики… Ха!»
Давно Окинава не испытывал такого чувства. Он жил, жил полной жизнью! В груди клокотало рычание, могучее тело слилось с израненной машиной, ощущая каждую пулю…
«Смерть!!!»
Первого он сбил на подьёме. Завалил самолёт вправо, и сбил другого. Расстрелял экипаж, выпрыгнувший с парашютами. Потом резко развернул машину, и разрубил пропеллером последнего немца. Кровь брызнула на фонарь кабины, он смеялся. Хохотал от счастья, кричал.
Когда очередь из пулемёта прошила крыло, оно чуть не оторвалось. Окинава яростно закричал, ощутив потерю устойчивости.
— Врёшь, сволочи! Я ещё не кончил!!!
В него попали с третьего бомбардировщика. Машина задымила, и почти потеряла управление. Пилот попытался набрать высоту. Загорелся мотор.
От бессильной ярости Окинава издал вопль, и выпрыгнул из горящего самолёта. Находясь в затяжном прыжке, он расстрелял обойму пистолета в «Юнкерс», после чего рванул кольцо парашюта…
И всё равно он сильно ударился о землю. Вскочил, отцепил ранец, бросился в укрытие. Сзади стреляют. Обернулся.
«О небо, это второй немец! Он меня обманул, не загорелся!»
От ярости перед глазами капитана всё потемнело. Он в прыжке бросил своё огромное тело к воронке от бомбы, и пули вспахали землю за его спиной. Вскочил, сорвал с плеча трофейный автомат, и расстрелял всю обойму в пикирующего немца. Попал, но «мессеру» обычные пули не страшны… Второй заход. Ненависть. Поменял магазин. Фриц снизился до бреющего.
«Ну, гад, держись…»
Не успел. Зенитный пулемёт разорвал обшивку «Мессершмита 109», и тот врезался в землю. Взрыв. Окинава подбежал, и в упор расстрелял лётчика. От ярости рычал, как тигр.
— Всё, всё, он мёртв! Ну, парень, ты герой!
Повернулся. С бронемашины на него смотрел полковник, и улыбался.
— Как зовут? Я представлю тебя на орден!
— Капитан Окинава Хамсин, товарищ полковник. Третья гвардейская, эскадрилья майора Мирошниченко.
Полковник соскочил с машины, и обнял летчика. Поцеловал.
— Полковник Николаев. Капитан, я никогда не видел такого боя. Вы самый лучший пилот из всех, кого я знаю!
Окинава отдал честь.
— Служу Советскому Союзу, товарищ полковник.
Тот прищурился.
— Вы говорите без акцента. Но ведь вы китаец?
— Никак нет, товарищ полковник.
— А кто?
Пилот нахмурился.
— Не знаю, товарищ полковник. Мой случай довольно необычен.
Тот отмахнулся.
— Потом, потом. Садитесь в машину, я отвезу вас в штаб округа.
Отдал честь, и залез в бронемашину. Полковник занял место рядом с водителем. Большой грузовик пополз в направлении от переправы.
Сзади не земле догорали остатки захватчиков, а с неба не спеша спускались парашюты, орошая плодородную почву солёным, красным дождём.
Капитан Окинава был счастлив.
— Что такое Катаклизм?
— Сынок, позже, хорошо? Я работаю.
— Пап, расскажи! Ну расскажи!
(вздох)
— Хорошо. Давным-давно, в одной далёкой Галактике…
(рычание)
— Слушай, мне уже десять!
(смех)
— Ладно. Почти миллион лет назад была такая планета, называлась «Вечный Мир». Это была самая древняя планета в Галактике, и жили там могущественные существа, называвшие себя «маги». Они искали жизнь, исследовали её, искали дальше… Им это нравилось. Так было, пока наконец двое самых сильных магов не решили сами создать себе жизнь для исследований. Они много пробовали, но результатом явились люди. Разумеется, люди им не слишком понравились, и они стали пробовать дальше… Пока Рэйдэн не нашёл Первого Дракона.
— Ух ты! А это кто?
(пауза)
— Это твой дед.
(молчание)
— А что дальше было?
— Дальше?… А дальше второй маг построил машину времени, полетел в прошлое, и сделал нас такими, какие мы сейчас.
— Диктаторами?
— Нет. Раньше драконы были слабые, медленные. И мы не были бессмертными.
(пауза)
— Как это?
— Как люди.
— Ррррр…
— Правильно. Но после того, как маг улучшил нас, ему в голову пришла идея улучшить сразу весь мир. Он послал Рэйдэна в далёкое будущее, и тот нашёл Первого Диктатора.
(смех)
— Он смешной, этот Коршун.
— Это самый первый Диктатор. Не забывай. Так вот, Рэйдэн трудился два века, и создал Сумрака.
— Дядю Сумрака?!
— Да. Не перебивай, если хочешь дослушать. Маг придумал, что надо сделать Сумраку в прошлом, чтобы сразу всё в мире стало хорошо. Это называлась Коррекция. Тогда твой дед и стал Диктатором… Мы все стали ими тогда, чтобы помочь Сумраку.
(молчание)
— Но Коррекция оказалась ошибочной. Вечный Мир исчез, Сумрак на сотни лет покинул нашу Вселенную, из народа магов остался лишь один — Рэйдэн. Он до сих пор ищет свой дом, но уже без надежды на успех.
