правосудие?
— Правосудие погибло вместе с Родиной, — ответила Сайленс. — Но да, я его убью. Обещаю, дитя.
Уильям-Энн робко подняла арбалет и показала сломанную дугу. Сайленс вздохнула. Надо было спрятать арбалет так, чтобы Себруки не добралась.
— Уильям-Энн, займись посетителями, — сказала Сайленс. — Я отведу Себруки наверх.
Уильям-Энн кивнула, глянув на разбитое окно.
— Кровь не пролилась, — успокоила ее Сайленс. — С нами все будет в порядке. Но если найдется минутка, поищи болт. Все-таки наконечник серебряный…
По таким временам нельзя разбрасываться деньгами.
Уильям-Энн отнесла арбалет в кладовку. Сайленс бережно усадила Себруки на кухонный табурет. Девочка вцепилась в нее намертво, пришлось уступить и посидеть с ней, обнимая, еще немного.
Уильям-Энн сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, после чего вышла в общий зал, чтобы разнести выпивку.
Наконец Себруки ненадолго отпустила Сайленс. Та смешала ей снадобье и отнесла девочку на чердак над общим залом, где они втроем ночевали. Доб спал в конюшне, а постояльцы — в более удобных комнатах на втором этаже.
— Ты хочешь, чтобы я уснула. — Себруки рассматривала чашку покрасневшими глазами.
— Утро вечера мудренее, — сказала Сайленс.
«И нельзя, чтобы ты увязалась за мной сегодня ночью».
Девочка неохотно выпила снадобье.
— Прости. За арбалет.
— Мы придумаем, как тебе отработать стоимость починки.
Себруки, похоже, успокоилась. Все-таки она из поселенцев, родилась в Лесу.
— Раньше ты пела мне перед сном. — Себруки закрыла глаза и улеглась на спину. — Когда принесла меня сюда. После… после… — Она сглотнула.
— Я думала, ты и не слышала.
Сайленс казалось, что в то время Себруки вообще мало что слышала.
— Нет, я слышала.
Сайленс присела на табурет рядом с кроватью. Петь не хотелось, поэтому она принялась мурлыкать колыбельную без слов, ту самую, что пела Уильям-Энн в трудные времена сразу после ее рождения.
Но вскоре полились и слова:
— Тише, милая, не бойся. Лучик солнца ночь прогонит. Засыпай, моя малышка, пусть исчезнут твои слезы. Тьма окружит нас, но все же мы когда-нибудь проснемся…
Сайленс держала Себруки за руку, пока та не заснула. Окно у кровати выходило во двор, и она увидела, как Доб выводит лошадей Честертона. Пятеро мужчин в дорогой одежде торговцев спустились с крыльца и сели в седла.
Вереницей они выехали на дорогу и исчезли в Лесу.
* * *
Спустя час после наступления темноты Сайленс при свете очага начала собирать походный мешок.
Огонь в очаге развела еще ее бабка, так он и горел до сих пор. Это едва не стоило ей жизни, но она не пожелала платить торговцам огнем. Сайленс покачала головой. Бабка всегда шла наперекор обычаям. Но разве она сама лучше?
«Не разжигай огня, не проливай чужой крови, не бегай ночью». Все это привлекает теней. Простые правила, по которым живут все поселенцы. Сайленс нарушила все три, причем не единожды. Удивительно, как она сама еще не превратилась в тень.
Огонь почти не грел, пока она готовилась к убийству. Сайленс бросила взгляд на старую молельню, а на самом деле просто чулан, который она держала запертым. Всполохи пламени напомнили о бабке. Порой ей казалось, что бабка и есть огонь: до самого конца она не покорилась ни теням, ни фортам. Сайленс избавилась от всех напоминаний о ней, кроме этой молельни Запредельному богу возле кладовки. У запертой двери когда-то висел бабкин серебряный кинжал, символ старой религии.
На кинжале были выгравированы божественные обережные символы. Сайленс носила его, но не из-за обережных свойств, а потому что он серебряный. В Лесу серебра много не бывает.
Она тщательно упаковала походный мешок: сначала положила лекарства, потом увесистый мешочек с серебряной пылью, чтобы лечить иссушение. За мешочком последовал десяток пустых мешков из толстой холстины, просмоленных изнутри, чтобы не протекли. В конце она добавила масляную лампу. Огню Сайленс не доверяла и пользоваться ею не хотела. Огонь привлекает теней. Но по опыту прошлых вылазок лампа могла пригодиться. Она зажжет ее, только если наткнется на человека, который уже развел огонь.
Закончив собираться, Сайленс помедлила и зашла в старую кладовку. Подняв половицы, вытащила маленький, плотно закупоренный бочонок, который лежал около ядов.
Порох.
— Матушка? — позвала Уильям-Энн.
Сайленс не слышала, как дочь вошла на кухню, и от испуга едва не выронила бочонок. Сердце чуть не остановилось. Проклиная себя за глупость, она сунула бочонок под мышку. Без огня он не взорвется. Уж это ей известно.
— Матушка! — воскликнула Уильям-Энн, уставившись на бочонок.
— Скорее всего, он мне не понадобится.
— Но…
— Знаю. Ш-ш-ш.
Сайленс запихнула бочонок в мешок. К боку бочонка было прицеплено переложенное тканью бабкино огниво. Поджечь порох все равно что развести огонь, по крайней мере, для теней. И днем, и ночью они слетались на огонь едва ли не быстрее, чем на кровь. Первые беженцы с Родины выяснили это довольно быстро.
В каком-то смысле с кровью проще. На обычное кровотечение, например, из носа тени даже не обратят внимания, но явятся за тем, кто первым пролил чужую кровь. А потом, разъярившись, убьют всех вокруг без разбора.
Только упаковав порох, Сайленс заметила, что Уильям-Энн одета по-дорожному, в штаны и сапоги, а в руках у нее такой же дорожный мешок.
— И куда ты собралась, Уильям-Энн?
— Ты намерена в одиночку убить пятерых, матушка, причем они приняли только полдозы болотника?
— Раньше справлялась. Я привыкла действовать самостоятельно.
— Только потому, что некому было помочь. — Уильям-Энн закинула мешок на плечо. — Теперь все иначе.
— Ты слишком юная. Возвращайся в постель. Присмотри за постоялым двором, пока я не вернусь.
Уильям-Энн не шелохнулась.
— Дитя, я же сказала…
— Матушка, ты уже не молода! — Уильям-Энн крепко сжала ее руку. — Думаешь, я не вижу, как ты хромаешь все сильнее? Ты не можешь все делать сама! Проклятье, тебе пора научиться принимать мою помощь!
Сайленс смерила дочь оценивающим взглядом. Откуда эта упертость? Иногда с трудом верилось, что Уильям-Энн тоже из рода Форскаутов. У бабки она вызвала бы отвращение, и Сайленс этим гордилась. У Уильям-Энн было нормальное детство. Она не слабая, просто… обычная. Чтобы быть сильной женщиной, необязательно подавлять эмоции.
— Не смей так разговаривать с матерью, — наконец отозвалась Сайленс.
Уильям-Энн приподняла бровь.
— Хорошо, можешь пойти. — Сайленс высвободила руку из хватки дочери. — Но будешь слушаться.
Уильям-Энн облегченно выдохнула и нетерпеливо кивнула.
— Предупрежу Доба, что мы уходим.
В темноте Сайленс перешла на медленный, типичный для поселенцев шаг. Даже под защитой серебряных кругов постоялого двора она следовала Простым правилам. Забудешь о них в безопасности — забудешь и в Лесу.
Сайленс достала две миски и смешала два разных вида светопасты, потом
