понимаете: такое письмо есть смысл подавать маркграфу только если монастырь в самом деле освобожден. В противном случае его сиятельство очень быстро узнает, что его обманули, и вы сделаетесь его врагом на всю жизнь. Я бы, например, не хотел стать врагом его сиятельства. И вы не захотите. А бумагу лучше выписать сейчас, потому что кто знает, что с нами со всеми будет дальше? Глядишь, потом некогда будет.
Я почтительно поклонился и хотел поблагодарить его преподобие, но нас грубо прервал лейтенант Хорн.
— Вот я слушаю вас, и хочется волосы на жопе рвать, — проскрежетал он. — Вы не можете богословские вопросы потом обсудить, а? Вас, господин егерь, прислали сюда обороной командовать — так принимайте командование, а вы до сих пор не удосужились даже узнать, какие силы в наличии, и как они размещены.
И пока я собирался с мыслями, готовясь как следует ему ответить, в коридоре раздался быстрый топот подкованных сапог по камню. Секунду спустя в келью вбежал молодой худощавый парнишка лет четырнадцати в мушкетерском плаще.
— Ваше благородие! — крикнул он, обращаясь к лейтенанту. — Докладываю…
Хорн поморщился, как от зубной боли и кивнул в мою сторону.
— Вот кому теперь докладывай, — проговорил он.
— Ваше… — начал мушкетер и замешкался, уставившись на меня широко раскрытыми голубыми глазами.
— Инородие, — подсказал Хорн сквозь зубы.
— Ваше инородие, — затараторил парень. — Меня господин сержант прислали. Нежить на приступ идет, как есть вся. Видимо, не по нраву им, что вы прорвались.
— Ну, вот теперь и командуйте, — проговорил лейтенант, сложив руки на груди.
Вслед за юным мушкетером все мы, включая настоятеля, взбежали по крутой лестнице с обтесанными, кое-где покрошившимися ступенями на монастырскую стену. На ней уже распоряжался сержант, расставляя вдоль крепостных зубцов усталых, обросших и осунувшихся солдат. Любопытно, что трое или четверо людей под командованием сержанта были одеты не в грязные разорванные мундиры, а в монашеские рясы.
Здесь же на стене находились и мои товарищи. Макс придирчиво осматривал арбалетные болты, нашедшиеся в монастырской оружейной, а Лана просто смотрела со стены вниз.
Посмотреть было на что. Крупные слонообразные твари, уродливо сросшиеся из мертвых тел, уже не расхаживали бесцельно вокруг холма, а целенаправленно ползли по его подножию вверх, прямо на нас. За ними, на небольшом отдалении следовала толпа ходячей нежити, а разного рода инсектоидные твари мельтешили у нее под ногами, будто готовые в любую секунду броситься вперед, но сдерживаемые чьей-то волей.
Даже по мнению такого не сведущего в военном деле человека, как я, все это здорово смахивало на штурм, который должен был начаться с минуты на минуту.
— Ваше благородие! — гаркнул сержант, изобразив нечто отдаленно похожее на строевую выправку — в осажденном монастыре явно было не до муштры.
Хорн раскрыл, было, рот, чтобы снова самоустраниться, но я прервал его жестом. Мне надоела эта глупая конфронтация, совершенно неуместная на фоне ползущей на монастырь черной тучи, состоящей из самой смерти.
— Ваше благородие, — произнес я потише, чтобы солдатам было не слышно. — Давайте не будем собачиться — мы несколько не в том положении. Если вы думаете, что я пришел сюда украсть ваши заслуги — ничуть не бывало. Если мы выживем, то в моем рапорте его сиятельству я укажу, что обороной командовали вы, и победа — целиком ваших рук дело.
— Вот именно, «если», — проворчал Хорн, но было заметно, что мои слова его тронули. — Тут надо бы отступать, но приказ его сиятельства был ясен — держаться до последнего.
— А разве есть куда отступать? — спросил я, и тут же пожалел об этом вопросе. Глаза лейтенанта подозрительно сузились, и он смерил меня ими с головы до ног. В этом взгляде отчетливо читалось: «Эта скотина собралась бежать и всех нас бросить, а еще командир выискался, с бумажкой!».
— Есть, — неохотно проговорил он и отвернулся.
Допытываться я не рискнул.
— Полурота, слушай мою команду… — гаркнул лейтенант, и я отошел от него, чтобы не путаться под ногами, прислонившись к одному из крепостных зубцов.
Глядя на ползущую снизу на холм тучу, я с холодным ужасом ощутил, что полурота мушкетеров — это не та сила, которая сможет с ней совладать. Вот если бы здесь был целый полк, да еще усиленный егерями Кернадала — тогда может быть…
Я с силой зажмурился, стараясь отрешиться от звуков вокруг: отрывистых команд лейтенанта, топота сапог по камню, шороха шомполов, лязга шпаг, ругательств и молитв.
Какие у меня есть варианты? Просто принять бой вместе со всеми? Скорее всего, это значит бесславно погибнуть. Ну, пусть не бесславно. Может быть, кто-нибудь сложит песню о героях Клугстера. Такое себе утешение.
Можно обыскать монастырь в поисках таинственной реликвии. Вот только ее может ведь и не быть — никто мне ее не обещал. А даже если она и существует — смешно было бы надеяться, что я случайно обнаружу здесь что-то, о чем не знает сам настоятель. Особенно в условиях нехватки времени — а его у меня остались считанные минуты.
Можно просто сбежать — судя по оговорке лейтенанта, это возможно. Допустим. А потом что? Как я вернусь в глаза, и что скажу маркграфу… и Кире? Последний вопрос волновал меня больше всего — я чувствовал, что не оправдать ее надежду я не имею права. Почему? В сущности, мы ведь почти и не знакомы. Однако все здесь так туго переплелось: и то, что она не раз спасла мне жизнь, и надежда вернуться домой, и ее красота, и что-то еще, чему у меня даже не выходило дать имя.
Я открыл глаза и снова взглянул вниз. По склону холма, никуда не торопясь, на Клугстерский монастырь наступала смерть: холодная, безжалостная, неминуемая. Я должен был что-то сделать: для себя, для Макса с Ланой, для Винса, для Киры, для всех этих грязных и усталых людей, готовящихся сейчас идти в последний бой. Нельзя сидеть сложа руки.
Я сделал несколько шагов от крепостного зубца в сторону лестницы. Мне нужно было проверить одно предположение. Если оно окажется неверным — скорее всего, я погибну. Впрочем, шансов выжить у меня и так было немного. С этой мыслью я сжал рукоять крикета и стал спускаться по лестнице вниз.
Монастырский двор был пуст: все способные держать оружие поднялись на стену, а прочие попрятались по кельям. Я огляделся по сторонам: где-то здесь я, кажется, видел плотницкую мастерскую. А вот и она: дверь приоткрыта, и внутри никого нет. Это хорошо — не потребуется объяснять,