Жилье состояло из одной комнаты. В углу — огромный очаг, сложенный из дикого камня, накрыт решеткой. Трубы не было, а дым не спешил уходить в крошечные окна. Полка с кастрюлями и прочей посудой. Ларь для продуктов.
У очага висел шест с нанизанными на него хлебцами. Мне почему-то всегда нравились черствые ржаные хлебцы, считающиеся крестьянской пищей. Помнится, в замке я украдкой таскал их в свою комнату, доводя до белого каления прислугу, выметающую крошки из моей постели…
— Ешьте, — сказала Гертруда, поставив передо мной миску с аппетитно пахнущим варевом. Вытерев фартуком ложку, протянула мне.
Суп с клецками, заправленный жареным луком, был очень вкусен! Пока я ел, сестры сидели передо мной и молчали. Гертруда просто смотрела, а Эльза прятала глаза. Когда я доел, старшая сестра поднялась, поставила передо мной кружку с молоком и выложила один хрустящий хлебец.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Молоко было козьим. Я его терпеть не могу, но в этот раз пил, наслаждаясь вкусом.
— Молоко нам приносит сосед, а за это мы отдаем ему ботву от репы, — похвасталась Гертруда.
— Молодцы, — похвалил я сестер и спросил: — Ферма, как я вижу, не очень пострадала?
— Капусту на грядках не тронули, а все остальное было в подвале. Слава Богу, у Дитмара хватило ума спрятать урожай подальше. А что у нас брать? — пожала плечами Гертруда. — Ну сами видите.
— Вижу, — согласился я. Не стал ходить вокруг да около и прямо спросил: — Гертруда, кто убил Уту? Ты же была в ту ночь в ее доме.
— Откуда вы знаете? — встрепенулась женщина.
— Ута сказала, что Эльза теперь живет на ферме, а ты по-прежнему вместе с ней. Так кто это был? Лабстерман? Или — тот, мордастый, с носом курносым? Ну новый капитан стражи? Кто?
— Это был Эдуард, — глухо ответила Гертруда.
— Что? — оторопел я. — Эдди?
— Он самый, — вздохнула Гертруда. Из ее глаз закапали слезы: — Мы с вами пригрели змею.
Тут Гертруда зарыдала взахлеб. Эльза кинулась к бочонку с водой, налила кружку.
— Пей!
Глиняная кружка стучала по зубам, вода потекла мимо. Я обнял женщину за плечи, придерживая ее, а Эльза, хоть и с трудом, но сумела напоить сестру.
Когда Гертруда немного пришла в себя, она рассказала:
— В ту ночь я спала в своей комнате, на чердаке. Она расположена над нашим лучшим номером. Ну над тем, в котором вы жили, — зачем-то уточнила Гертруда. — Он самый дорогой, поэтому часто пустует. Клиентов по-прежнему мало… Не знаю почему, но в ту ночь Ута решила принять Эдди не в своей спальне, а в этом номере. Думаю, так хотел Эдди. Я знала, что Ута стала любовницей мальчика. Я, конечно, попыталась сделать ей замечание, но что толку? Сестра — хозяйка в своем доме и имеет право вести себя так, как ей заблагорассудится. Я проснулась от того, что Август открыл дверь. Услышала голоса. Ваш и других людей. Очень обрадовалась, что вы живы. Я знала, что вы не способны убить женщину («А было такое желание, было», — не стал я врать самому себе), но испугалась за Эдди. Все-таки я привязалась к мальчику.
Я кивнул, вспоминая, как Гертруда ухаживала за гаденышем, подкармливала его и даже защищала от трепки…
Гертруда жалко улыбнулась краешком рта, вытерла слезы и высморкалась в фартук, а потом продолжила:
— Когда вы ушли, Ута заплакала, а я хотела пойти утешить ее. Ну заодно и запереть двери. Но опять пришли люди. Я узнала два голоса — первого бургомистра и Эдди. Был еще третий, но его я не узнала. Ни разу не слышала. Такой… грубоватый, словно у нашего старосты. Голос начальника. Сначала говорил герр Лабстерман, а потом — Эдди. Мальчик о чем-то спросил, потом засмеялся, а потом — Ута вскрикнула. Я поняла по крику, что ее убили, испугалась, что убьют и меня. Забралась под кровать и лежала там ни жива ни мертва. Слышала, как Эдди и еще кто-то переговариваются, ходят по дому, хлопают дверями и заглядывают в комнаты. Наверное, искали меня. Но постороннему человеку трудно найти лестницу на чердак — она идет из чуланчика в кухне. Я дождалась, когда все уйдут, и лишь тогда спустилась вниз. Увидела, что сестра мертвая, а из глаза торчит ваш кинжал. Я выскочила из дома и побежала в чем была. Не знаю, как догадалась захватить старый плащ покойного зятя. Добежала до городских ворот, спряталась в канаве и сидела до тех пор, пока стража не открыла ворота. Закрылась плащом и выскочила. Только добежала сюда, как прискакали стражники и сказали, что Уту убили и вас сейчас будут арестовывать…
— Гертруда, а почему ты решила, что убийца именно Эдди? — поинтересовался я.
— Из-за его смеха. Он так нехорошо смеялся… Словно радовался.
«М-да, — мрачно подумал я. — Если убийца Эдди, зачем я убил Любека? С другой стороны, грубый и властный голос. Это его голос. Мой земляк наверняка стоял рядом и видел, как убивают женщину… Уже за одно это его можно убить».
— Юджин, теперь вы убьете Эдди? — робко поинтересовалась Гертруда.
— Убью, — кивнул я. — Только вначале я посмотрю ему в глаза и спрошу, почему он это сделал? Почему он спал с женщиной своего командира, а потом убил ее?
— Эдди не виноват в том, что спал с Утой, — заступилась за мальчишку Гертруда. — В этом возрасте мальчиков тянет к зрелым женщинам, а Ута не возражала. Напротив, она заигрывала с ним. Я говорила, что неприлично, если хозяйка кокетничает со своим работником, но она лишь отмахивалась.
— Спал — это ладно, — усмехнулся я. — Но если он ее убил, это совсем другое. К тому же Эдди свидетельствовал против меня на суде.
— А что еще оставалось делать бедному мальчику? Он убил несчастную девочку, потому что его заставили. И против вас он выступал из-за этого же. В Ульбурге очень боятся первого бургомистра, — вздохнула Гертруда. — Все ему чем-нибудь обязаны, а большинство горожан должны господину Лабстерману деньги. Юджин, когда вы были комендантом, бюргеры надеялись, что вы останетесь, а потом займете место первого бургомистра.
— Вона… — протянул я. — А откуда такие сведения?
— Ну мы же ходим на рынок. У нас есть уши, — пожала плечами Гертруда. — Мы слышали разговоры женщин — жен простых бюргеров, старшин. А потом вы пропали, и все пошло так, как прежде…
— Да уж, пропал, — усмехнулся я, посмотрев на Эльзу. — И пропасть мне помогли… Да, фрейлейн?
— Простите меня, герр Артакс, — потупилась Эльза. — Я была не в себе. Я очень хотела, чтобы вы стали мужем сестры и остались с нами. Когда узнала, что «вы» собираетесь уезжать, то побежала за ядом… Простите меня…
— Бог простит, — отмахнулся я.
— А вы?
— А вы, фройлян, простили бы человека, который пытался вас убить? Из-за которого вы попали на каторгу? — ответил я вопросом на вопрос, переходя на вы.
