обрадовало. Когти и клыки исчезли. А вот хриплый голос, который меня изрядно бесил, никуда не делся. Честное слово, лучше бы когти остались, а он пропал. Именно из-за таких метаморфоз стоит ненавидеть систему. Истово, вкладывая всю душу.
И из-за них же — любить. Потому что именно с её помощью я стал человеком. Когда тебя надевают спиной на железный прут в обычном мире — это почти наверняка смертельно. А здесь я живой, здоровый. Главное, не думать о пути, пройденном между смертью и возрождением.
При мысли о том, что я творил, меня вырвало. У поводыря блевательный рефлекс, отвращение и мораль отсутствовали в принципе. И после того, как опорожнил желудок, вдруг осознал всей душою, что теперь я — живой. Безо всякого статуса.
— А теперь соберись с силами, Леха, и помойся, — сам себе сказал я. От одежды действительно пованивало.
Но лучшая новость заключалась не в том, что я мог мыслить трезво и больше не жрать людей. Ко мне вернулся телекинез. И пусть кольца остались в начале моего зомбячьего пути, в наспех организованном схроне из пакета, спрятанного в щели между двумя мусорными контейнерами, я рад, что способность по-прежнему при мне. А кольца и вернуть можно.
Помогая себе телекинезом, я добрел до речки, разделся и целую вечность лежал, отмокая в воде, воняющей тухлятиной, тиной и бензином. Глаза мои были закрыты, но от случайных сюрпризов спасали тридцать метров ощущения пространства.
И лежа в воде, я понял: люблю жизнь. Даже такую.
Глава 22
К вечеру погода испортилась окончательно. Мелкая морось сменилась ливнем, а видимость сократилась в разы. Я осторожно обходил темные подворотни, где копошились крысы, заколоченные подъезды, откуда тянуло сигаретным дымом. Тридцатиметрового радиуса было достаточно, чтобы обнаружить неприятности, а прокачанной ловкости хватало, чтобы постараться не подпустить их к себе.
Будь погода нормальной, я дождался бы ночи и рванул к спрятанным системным кольцам, сделав ставку на скорость. Но бегать в ливень по мокрой дороге мне не хотелось — велик шанс если не подскользнуться, то привлечь шлепками подошв по асфальту кого-нибудь недоброго, типа псов или иных системных тварей. К сожалению, патриархи меня больше не защищают, да и жить хочется не в пример сильнее, чем пару часов назад.
Я справился. К десяти часам вечера я добрался до мусорных контейнеров, засунул руку в нычку и вытащил оттуда целлофановый пакет. Кольца заняли места на пальцах, и я вздохнул с облегчением. Резерв духа вырос в разы, и я наконец почувствовал себя в безопасности: есть огромная разница, какое пространство контролировать вокруг себя — тридцать метров, или полторы сотни. Сколько предметов поднимать — три или шестнадцать. Девять килограмм или двести пятьдесят шесть.
Я быстро просканировал окружающее пространство и не обнаружил опасности и чего-либо живого.
Теперь… Теперь я, пожалуй, навещу Весту. Нужно хотя бы немного сгладить вред, который я принес людям, и надеюсь, Инга мне в этом поможет.
Не думаю, что в поселении меня встретят с распростёртыми объятиями, но как минимум, со мной поговорят. Если не идти к часовым, как дурак, а потихоньку приземлиться на балкон какой-нибудь пустующей квартиры одного из верхних этажей, я смогу попасть в поселение без проблем. Кроме игроков с ощущением пространства, меня никто не должен заметить, а с теми проблем не возникнет, если я быстро доберусь до Инги и объясню ситуацию.
Да, можно забить на объяснения. Можно забить даже на город. Я могу просто улететь в ту же Уфу, с моими способностями для меня не проблема стать героем в любом городе, где есть проблемы. Только не будет ли это предательством? В образе поводыря я уничтожил несколько тысяч людей, и теперь так просто уйду в место, где меня никто не знает и буду жить там спокойно? Нет. Лучше делом искупить свои поступки. А они именно мои — я сам заразил себя некровирусом.
Повторил бы я свой поступок, верни меня кто-нибудь в переломный момент? А черт его знает. Умереть, зная, что будучи мертвецом ты можешь пройти через тысячи жизней других людей, и снова стать человеком…
Общество, или я? Я, или общество? Сложный вопрос. Я не готов так просто на него ответить.
Я выжал одежду, поднялся повыше и взлетел в направлении Весты.
Как я и рассчитывал, меня не заметили: укутанные в плащ-палатки часовые стояли на стенах и вверх не смотрели. Я их понимаю: какая радость получать каплями в лицо?
Я приземлился на балкон на самом верхнем этаже дома. Пустых квартир здесь хватало: как ни удивительно, в отсутствии рабочих лифтов люди предпочитали селиться на первых десяти этажах, а не топать пешком на семнадцатый.
В квартиру я залетел быстро, там повторно выжал одежду, вытерся лежащей в шкафу простынью и вышел в коридор.
Приземлился не наугад, а нацелился на один подъезд с Ингой. Девчонка зависала в компании Вадима и майора, чьи тела я смог определить даже после того, как каждый из них закинул в характеристики несколько очков. Четвертого человека я опознал не сразу. Неужели Гига?! Вот это джекпот!
Все четверо зависали в бумагах. Временами они поочередно подходили к висящему на стене куску бумаги и оживлённо жестикулировали, показывая на него. Карта? Список злодейских планов?
Жаль, что Инга не одна, но с другой стороны — лучше так, чем вытаскивать девчонку из толпы вестовцев. Не поймут.
По коридору я дошел до лестницы, спустился на этаж ниже и подошел к нужной двери.
Безопаснее всего было связать подконтрольных целительнице людей или схватить ее и вытащить из кабинета, но конструктивный диалог после такого выстроить сложно. Если бы я выступал в будущем диалоге на равных, вопросов нет, но я — сторона, виноватая за местный геноцид, и отношение с самого начала будет неважным. Пожалуй, зафиксирую людей иначе и попробую договориться.
Я отворил замок и зашел внутрь квартиры. На меня уставились четыре пары глаз.
— Инга, надо поговорить, — с порога прохрипел я.
Люди побледнели. Лицо майора просто застыло, Вадима перекосило особенно сильно, Гига же начал креститься. В
