делаю. И потом тоже, – слова выходят с трудом, видно, что она еле сдерживается, чтобы не расплакаться. – Я была игрушкой в чужих руках. Я… Я не знаю, как мне отплатить за всё то, что ты для меня сделал. Прости меня, если сможешь…
Лицо Александра, бледнее лунного диска, кривится в улыбке, и он пытается что-то сказать. Не смог. Его колени подгибаются, и он падает на спину.
Пронзительный вскрик Юлии привлекает внимание находящихся на поляне. А я уже оказываюсь рядом с другом, однокурсником и хорошим парнем. Он скатывается с наваленных у постамента трав и лежит на утрамбованной земле. Я приподнимаю его голову, но он смотрит не на меня. Его глаза прикованы к Юлиному лицу и губы что-то шепчут.
– Я… люблю… теб…
– Отойди, не мешай! – отодвигают Юлю охотники.
От рывка отлетают пуговицы, одна звякает о стоящий постамент. Охотники достают из кармашков травы, но я вижу, что они уже не успеют…
Черная сеточка поднялась до сердца, выше, покрыла шею ажурным воротником. Старый перевертень всё же сумел отомстить тому, за кем так долго охотился, и теперь на боку Александра чернеют кровью отверстия от огромных зубов.
– Отпусти его и отойди подальше, – командует Семен Алексеевич и прихлопывает ранки желтоватой травой.
Крик моего однокурсника заставляет взлететь с верхушек деревьев любопытных ворон. Они каким-то образом успели почуять смерть и слетелись целой стаей на наше побоище. Луна бесстрастно взирает на бьющегося в судорогах Александра, смотрит, как его пытаются удержать жесткие руки охотников. Крик будит Ульяну, и девочка начинает плакать. Покачивания успокаивают ребенка, и теперь она взирает на всех удивленными глазками.
– Таволгу с кровохлебкой смешай. Подай вон копытень, с ясноткой сейчас разотрем, – командует Платонов, а тетя Маша беспрекословно подчиняется.
Появляется такое ощущение, что я нахожусь при операции, и два опытных хирурга не дают пациенту ускользнуть на тот свет. Лишь вместо операционного стола – жесткая земля, вместо скальпеля – перочинный нож, а вместо тампонов и прочих атрибутов – листья растений.
Александр мечется из стороны в сторону, вырывается и пытается сбросить с себя прижимающих к земле охотников. Я понимаю его мучения. Глубинный огонь, что пожирает сейчас изнутри его плоть, сжигал в своё время и меня. Жег жадно, высушивал и выжигал все внутренности до состояния обугленных головешек.
Неожиданно Александр останавливает свои метания. Он открывает глаза, находит ими тетю Машу и улыбается треснутыми губами:
– У меня получилось, я смог открыть медальон отца…
– Ты молодец! Ты только борись, не давай проникнуть этой заразе, – отвечает охотница и вытирает рукавом мокрый лоб своего племянника.
Александр кивает и снова выгибается от боли. Такие припадки я видел у него, когда он лежал около холодной Тезы. В ту ночь, с которой всё и началось…
Охотники стирают кровь. Платонов делает несколько надрезов, но сеточку черных вен не остановить. Слюна старого перевертня оказывается сильнее охотничьих знаний. По бледному лицу струятся чернеющие капилляры – неужели я также выглядел в доме Марины, когда она меня укусила? Какое отвратительное зрелище.
Юля стоит рядом с отцом. Могучий старик положил ручищу ей на плечо и наблюдает, как два охотника пытаются спасти третьего. По щекам Людмилы текут слезы. Сидорович забирает у неё Ульяну, и девушка встает рядом со мной. Она ждет только возгласа, готовая помочь или подать нужную траву. Я же вижу, что уже поздно. Никакие надрезы не помогают остановить зловещую сеть, она протягивает щупальца по всему телу Александра. Мой друг уже не вырывается, он затих, лишь грудь лихорадочно вздымается. На бледной коже проступают черные вены, кажется, что тонкие червяки проникли в Александра и теперь там переползают с места на место.
– Не успели, – выдыхает Семен Алексеевич и отворачивается.
– Нет, ещё не всё потеряно. Люда, передай папоротник! – охотница продолжает обрабатывать рану, а сеточка захватывает тело Александра, начиная от кончиков белобрысых волос и заканчивая медным протезом.
Людмила бросается за корнем папоротника, когда Платонов останавливает её.
– Всё, девочка, мы не успели. Если бы он сказал раньше…
Охотница поднимает голову к холодной луне и отчаянный крик заставляет взлететь стаю ворон. Ей вторит Ульяна.
Я чувствую, как глазам стало горячо, словно нашинковал с десяток луковиц ядреного лука. Мужчины хмуро смотрят на лежащего Александра. Пастырь прижимает к себе охотницу, и та содрогается у него на груди. Железобетонная охотница плачет с подвыванием, она то и дело бросает взгляды на лежащего Александра, её хрупкое тело дрожит от новых взрывов плача.
Юля бросается на грудь Александра, не обращая внимания на отлетевшую накидку, она рыдает навзрыд, и на черную сеточку вен падают поблескивающие в свете костра слезы. Судорожные всхлипывания сотрясают обнаженное тело.
Мой друг, мой товарищ, мой однокурсник…
Нет, он не умер. Пока…
Но должен умереть, иначе станет таким, как его отец и тогда будет опасен для окружающих. Все это понимали, оттого и печаль на лицах. Оттого и слезы. После стольких лишений и мучений он должен умереть…
– Они всего лишь пища! – грохочет у меня в голове голос умершего Степана.
Я обнаруживаю себя сидящим у шершавой сосны. Как я тут оказался? Когда успел отойти? Не пойму. Я встряхиваю головой и отираю слезы.
Семен Алексеевич подходит к Пастырю с охотницей. Он хотел деликатным кашлем привлечь к себе внимание, но сухое кхеканье звучит выстрелом, от которого охотница вздрагивает. Она отрывается от рубахи Пастыря и поднимает заплаканные глаза на Платонова. Тот смотрит на неё в упор. Всхлипы ещё заставляют хрупкое тело вздрагивать, но она берет себя в руки. На рубахе остались мокрые следы, но кто сейчас на это обращает внимание?
– Ты знаешь, Мария, что это сделать лучше сейчас, – охотник кивает на острый нож, который он сжимает в руке.
– Называй меня первым именем, Марией я была для него, – охотница кивает на тело Александра.
– Ладослава, это ничего не меняет. Или ты сама нанесешь удар, или это сделаю я, – тихо говорит Платонов.
– Я сама, – отвечает охотница. – Я не смогла этого сделать с его отцом, но сейчас…
Охотница запинается и не договаривает. Так бывает, когда бежишь на улицу, вспоминаешь о том, что забыл одну важную вещь и возвращаешься назад. Похожее состояние возникает и у охотницы. Она смотрит снизу вверх на Пастыря.
– Егорий, ты знаешь, что пора найти преемника. Так отдай свою ношу ему.
Я пытался проглотить слезы и поперхнулся. Только что до меня дошло, может поздно, но лучше поздно, чем никогда… С удивлением смотрю на тетю Машу… Ладославу? Героиню
