слезоточивый газ при разгоне демонстрации.
– Взываю к тебе о находке сменщика. Сними с меня свою службу, возложи её на того человека, – Пастырь указывает на лежащего Александра.
– Зрю, что скоро он перевертнем станет. От дикой доли спасти его хочешь?
От этого голоса чешется где-то внутри, в солнечном сплетении. Звук одновременно и тревожит и успокаивает. Отвечает охотница.
– Наш срок истек, задержались мы здесь. Подруга его согласие дала перенять нашу долю. Смилостивись, великий Род, замени Пастыря, и даруй силу Александру и Юлии.
Гудение огня усиливается, по поляне пляшут длинные тени от деревянных идолов и существ рядом с ними. Самая длинная тень от постамента, она дотягивается до огромной сосны и устраивается в торчащих толстыми удавами корнях. Кажется, что голос исчезает, так долго длится пауза, но я ошибаюсь.
– Ты согласна, девочка-перевертень, стать спутницей нового Волчьего Пастыря?
Юля вздрагивает от неожиданности. Она знает, что её спросят, но не ожидает, что так скоро.
– Д-да, – шепчет она.
– Поддерживать его от сумасшествия и от потери человеческого облика?
– Да, – увереннее говорит Юля.
– Ждать встречи целое столетие? И так до тех пор, пока не облетит ромашка?
Людмила рядом судорожно сглатывает. Я тоже представляю эту вечность. Представляю и так жалко становится тетю Машу и Егория. Какую же вечность им пришлось прожить до этого момента?
– Да! – кричит Юля.
Голос снова смолкает. Все ждут решения. Краешек неба за пышными кронами деревьев чуть светлеет. Луна почти скрывается среди буйной листвы и полчищ длинных игл.
– Тогда спросим у преемника. Встань, юноша, открой очи!
По велению тягучего как мед голоса Александр открывает глаза и поднимается. Движения рук и ног напоминают подергивания зомби из фильмов ужасов. От вида черного Александра холодок пробегает по моей коже. Ульяна тоже видит страшного охотника и начинает хныкать, спрятав личико на материнской груди.
– Твоя немощь скоро пройдет, пока же я твоим телом управляю. Думать ты можешь, так ответь мне на такой вопрос – хочешь ли ты занять место Волчьего Пастыря? Хочешь ли разделить свою судьбу с этой девицей?
Теперь приходит очередь Александра молчать. На поляне разливается молчание, даже вороны не смеют каркнуть – сидят тихо на ветвях и посматривают вниз блестящими глазками. Александр думает…
– Юноша, если ты займешь место Пастыря, то отпустишь на волю и Егория и Ладославу. Готов ли ты к этому?
Тягучая пауза затягивается. Все смотрят на Александра, а он на Юлию.
– Да, – дергаются черные губы.
– Ты изменишься, и не будет возврата к прежней жизни до тех пор, пока не облетит последний лепесток ромашки. Ты будешь рыскать серым волком по земле, летать ястребом в поднебесье, ползать полозом по сырой земле. Будешь карать и миловать… Подумай об этом – готов ли ты отвечать за каждого волка в твоём подчинении?
– Да, – голос звучит хрипло, но твердо.
– Готов ли ты управлять волчьей стаей, оберегать людей от неё и её от людей? Добро и зло должно уравновешиваться. Готов ли ты, чтобы она стала самым страшным врагом на сто лет и самым любимым существом на один день? Подумай и ответь в последний раз – готов ли ты принять на себя такую ношу?
С лица Александра понемногу сходит чернота. Кожа приобретает цвет несозревшей ягоды терновника. Светлые волосы испачканы кровью…
Своей? Чужой? Руки и ноги слегка подергиваются, но взгляд остается твердым и осмысленным.
– Да! – незнакомым басом гаркает Александр и выпрямляется, словно сбросил с плеч многотонную гору.
– Да будет так! – как-то устало произносит голос и костер вспыхивает ослепительно белым огнем.
На какое-то время я слепну. Похоже, что не только я один, раз Ульяна опять захлебывается испуганным ревом, и раздаются вскрики людей. Такое состояние бывает при взрыве световой гранаты, только эта вспышка не сопровождается грохотом взрыва. Лишь ослепляет и пропадает. Пляшут разноцветные круги перед глазами, льются слезы, смачивая обожженную роговицу.
Я невольно хватаюсь за замшелый ствол, на котором сидел, кора соскальзывает заскорузлой тряпкой, и на ладонь сыпется труха. На тыльной стороне ладони щекочет мокрым, когда зрение немного возвращается, я обнаруживаю большую зеленую гусеницу. Непроизвольно взмахиваю рукой, и гусеница пропадает в кусте буйного папоротника.
Зрение возвращается и вместе с ним приходит удивление от изменения Александра. Он и раньше был крепким парнем, а сейчас и вовсе стал великаном. Ростом с Майкла Джордона, а по фигуре даст фору любому «Мистеру Вселенная». Одежда треснула, и в прорехах виднеются огромные мускулы, о таких людях говорят «ни грамма жира, одно тугое мясо». Чернота полностью пропадает с его кожи, по щекам разливается яркий румянец. Однако больше всего меня поражает его правая нога. Голая ступня стоит на мшистом покрове, а рядом лежит медный протез. Протез ощетинился острыми шипами, словно фантастический еж колючками.
Пышущий здоровьем Александр оглядывает поляну. На ней находятся четыре фигуры молодых людей, которые с недоумением оглядывают себя. Вместо Сидоровича, Платонова, Пастыря и тети Маши недоуменно переглядываются три парня и девушка, по возрасту они чуть старше нас с Людмилой. Расшитые рубашки, широкие штаны и сарафан до земли – кажется, что люди пришли с ансамбля русской народной песни и пляски. На месте Пастыря крепкий темноволосый юноша с острыми чертами лица, на месте тети Маши улыбается красивая простоволосая девушка. Лишь глаза девушки кажутся знакомыми, такой озорной блеск я встречал у охотницы.
– Ладославушка, – выдыхает скуластый парень.
– Егорий, – девушка обнимает его.
– А ты совсем не изменился, – говорит молодой человек, на месте которого недавно стоял Сидорович.
– Не могу сказать то же про тебя, вон и пузо появилось, Велес, – откликается «бывший» Платонов.
– Да где? Перун, ты снова шутить вздумал? – оглядывает себя «Сидорович»
– Шучу-шучу, ты тоже не изменился, братка! – сгребает его в охапку молодой Семён Алексеевич.
Я уже ничему не удивляюсь.
Снова всплывает в памяти та игра, которую я ставил когда-то давно в «Сегу». Три существа в белом поле…
Договор…
Боги этого мира…
Ничего удивительного!
Только вздрагиваю, когда вижу Юлию – девушка подросла и стала выше, крупнее. Когда она подходит к Александру, то оказывается тому по плечо. Мохнатая бурка распрямляется, раскрашивается по всей поверхности, будто мазутная пленка по луже и спустя две секунды она обращается в простую и незатейливую одежду. В таких балахонистых куртках цвета хаки в лес уходят охотники, комары не с первого раза прокусят плотные штаны, а армейским берцам не страшны никакие острые сучки. Одежда Александра тоже на глазах преображается – серая холщовая рубаха, серые же штаны и… мохнатая накидка.
Такая же накидка покрывала
