Серого, конечно, белый подороже будет. В любом случае, это не такие деньги, чтобы на их невозможно было банально наклянчить у прохожих.
— И все равно непонятно. Это все равно деньги, которые так же требуется тратить и на что-то другое. Без одежды замерзнешь, без еды и воды умрешь, а без астриума? Превратишься в рангона? А чем это чревато? Почему все думают, что это страшно? Ведь никто же из превратившихся не рассказал, что это жутко и главное — что именно в этом жуткого?
— Сразу видно человека, который не испытывал астриумного голодания. — усмехнулся Птичник. — Да, ты прав, астриум не вызывает привыкания и не требуется для жизнедеятельности, во всяком случае, без него не умрешь. Но если не принимать его слишком долго, человек перестает спать. Он просто не может это делать. Его мучают кошмары, в которые он проваливается, как в болото. Его мозг и тело не отдыхают, и проснувшись, он чувствует себя еще более уставшим, чем был, когда ложился спать. И с каждым днем это лишь нарастает. В конечном итоге, некоторые, кто послабее здоровьем, не просыпаются вовсе. Некоторые — сходят с ума. Остальные берутся за голову и ищут любые способы прекратить эту пытку.
— Похоже на то, что мне рассказали про перерождение после касания. — пробормотал я.
— А это оно и есть. — кивнул Птичник. — Излучение ноктусов это и есть касание лоа, или там, рангона, только намного менее концентрированное. Нужно подвергаться ему очень долгое время, чтобы перейти ту черту, за которой уже не будет возврата.
— Нет возврата... — эхом повторил я. — Значит, тот же астриум не способен остановить заражение?
— Если человека уже заразили — нет. — Птичник невесело покачал головой. — Это было первое, что пробовали «Арамаки» и «Верпен» — купировать заражение астриумом. Не вышло, конечно. Максимум, чего они добились — облегчение симптомов, и только.
— Как-то даже не верится, что они бросили это занятие. — вздохнул я. — Они могли бы спасти тысячи, да что там — миллионы жизней, если бы нашли лекарство от заражения! А они просто перестали его искать.
— Это корпорации. Им важна прибыль. Если какое-то предприятие успело поглотить больше денег, чем могло бы принести хотя бы в теории — его закрывают. Так устроен рынок. Так устроена современная жизнь.
— А правительство? Осталось же правительство, они почему этим не занимаются?
— Правительство занято тем, чтобы не позволить корпорациям устроить из Города и ноктусов поле боя. — вздохнул Птичник. — На почве конкуренции, конечно же. Правительство занято тем, что постоянно перекраивает сферы влияния крупных корпораций, каждые полгода переподписывая контракты на разные аспекты жизни с разными корпорациями. В прошлом году функции полиции возложили на «Верпен», в этом — на «Арамаки». В прошлом году основным поставщиком пищевого белка стали «Ванс» с их улиточными фермами, в этом — «Стаут» с дафынами. Правительство занято, как никто другой, уж можешь поверить. Насколько проще им было бы заниматься хотя бы частью этих обязанностей самостоятельно, настолько же сложно следить за тем, чтобы, уцепившись за удобный для себя рынок, какая-то корпорация не монополизировала его, увеличив свою сферу влияния.
Все рассказанное все равно не укладывалось в голове. Да, в моем мире тоже были неизлечимые заболевания — СПИД, рак, но ведь были люди, которые искали от них лекарство! Годами, десятилетиями, пытались и пробовали разные методы, разные лекарства и способы терапии! Корпорации, правительство, даже какие-то независимые группы!..
Независимые...
— А что например светлячки? — я пытливо глянул на Птичника. — Среди них нет тех, кто ищет лекарство от заражения?
— Каким образом? — усмехнулся Птичник. — Светлячки зарабатывают себе на жизнь, и не более. Они не ставят себе цель спасти весь мир, да и тягаться с корпорациями им банально нечем — ни в плане технического оснащения, ни, — банально, — в плане багажа знаний.
— И что, совсем никто не занимается этим?! — в сердцах воскликнул я. — Нет никаких независимых ученых, которые живут наукой и изучением такого феномена?! Никого, кто положил бы жизнь на изучение ноктуса и ТТ?! Никого, кого волновал бы результат, а не деньги?!
Птичник хмыкнул. Наверное, сейчас опять задвинет про рынок.
Но он сказал другое:
— Отчего же нет? Есть. По крайней мере, говорят, что есть...
Глава 22
Дочь Ночи.
С учетом всей специфики этого мира, эти два слова уже звучали довольно паршиво. Паршиво и тоскливо. Все, что связано с ночью здесь не несло ничего хорошего и не применялось в положительном ключе. Поэтому, когда Птичник назвал эти два слова, я напрягся.
— И кто это?
— Нечто вроде... городской легенды. — задумчиво произнес Птичник, глядя в небо.
Да у вас тут весь мир вроде городской легенды! Что же такое эта Дочь Ночи, если даже здесь, даже для вас она — городская легенда?
Но вслух я сказал другое:
— А поподробнее?
— Дочь Ночи это... существо. Существо женского пола. Женщина, если угодно. Единственное человекоподобное разумное существо, которая живет в ноктусе, а не в люктусе.
— Стоп, что?! — я подался вперед. — Живет в ноктусе?! Как это?! Там же невозможно жить!
— Все верно. Именно поэтому Дочь Ночи и считается городской легендой. Людям необходимо верить в том, что необъяснимое и непознанное — не такое уж необъяснимое и непознанное. И если в самом сердце смертельной зоны живет кто-то, похожий на человека, значит, не такая уж она и смертельная.
— Стоп! — я поднял ладонь. — Не забалтывай меня! Это городская легенда или реальный человек?! Пусть даже не человек — она реальна? Она существует?
— На этот вопрос я... — медленно начал Птичник. — Не могу дать тебе точного ответа.
— Почему?
— Потому что я его не знаю. Еще лет тридцать назад я знал, что она жива, но что с ней сейчас — этого я не знаю. Она могла действительно превратиться в городскую легенду, которая не имеет под собой реальной основы. Уже — не имеет.
— Она могла переродиться?
— Все могут переродиться.
— Ты понял, о чем я. Конкретно она могла переродиться? Или что с ней могло стать? Умерла от старости?
— Нет, от старости она точно не умерла. — усмехнулся Птичник. — Что касается всего остального — я же уже сказал. Я не могу дать ответ на твой вопрос. Я его не знаю. Если ты хочешь что-то о ней выяснить, тебе придется выяснить это самому.
— Хорошо. — не стал спорить я. — Но зачем мне это? В смысле, что мне это даст?
— А как ты думаешь — если
