— Подателем сего, персидским купцом из Тебриза Зульяром, и следующими с ним купцами Гейдаром, Галибом и Миладом заплачены все положенные пошлины… — зачитывал составленную чиновником Кавказского наместничества бумагу Тимофей. — Так… беспрепятственно… ага… десять повозок… Плохо, Зульяр. — Он покачал головой. — Никак не могу я тебя пропустить, будем всё проверять и смотреть. Внимание, взвод! — повысил Гончаров голос. — Первое и второе отделение — к повозкам! Осмотреть их! Третье отделение стоит, наблюдает с оружием наготове. Господин подпоручик, мы на досмотр! — крикнул он командиру взводу егерей.
— Да ладно, чего там глядеть, если там бумага с печатью? — возразил тот. — Они в Шуше всё до нас выправляют.
— Зачем глядеть?! Всё хорошо платить, дорогой бумага в Шуша получать, подарок давать! — причитал, семеня ногами рядом с Тимофеем, купец. — Жаловаться большой господин.
— Будем проверять, Зульяр, у тебя в бумаге написано десять повозок, а тут на самом деле целая дюжина. — Гончаров показал на караван. — Ты что же это, за две повозки пошлину не заплатил? Белому царю пошлину недодал? Это нарушение! Арестовывать тебя буду. Тюрьма бросать. Понял?
— Не надо тюрьма, — побледнев, заблеял купец. — Я ошибаться считать, я сейчас всё тут заплатить. — И полез в карман.
— Не нужно ничего. Если в повозках всё хорошо и ничего запрещённого в них нет, обещаю — я тебя и так отпущу. Но коли у тебя бумага с нарушением составлена, значит, имею полное право для досмотра. Глядите лучше, братцы! — крикнул он подошедшим к арбам драгунам. — В первую очередь оружие смотрите и порох. Запрещён вывоз хлебного вина, соли, бадьяна, крашеных мехов, парчовой ткани с золотом и серебром и вещей со священными изображениями.
Купец, замолчав, сопел, стоя за спиной у Тимофея, а тот оглядывал караван с обочины. Всё как обычно: у каждой арбы один-два погонщика или хозяина товара. Вьючные лошади связаны по две или три друг за другом. В каждой такой цепочке по одному погонщику. Все обозные в грязных, рваных одеждах и сами чумазые. Ну да, путь долгий, пыль, грязь, зола и гарь от костров, поневоле испачкаешься.
— Чего такое в мешке? А ну показывай! — донёсся голос Ярыгина у задней повозки, и Тимофей направился к ней. Проходя мимо той арбы, которую досматривал Кошелев с Хрисановым, вскользь пробежал взглядом по паре обозных и пошёл дальше. Что-то зацепило его сознание, что-то привлекло, но вот что, он и сам не понял, отходя.
— Как зовут? Откуда?! — донёсся голос Федота Васильевича.
— Я Галиб, господин. — Купец в замызганном халате и войлочной шапке на голове поклонился. — Из Тифлис в Ахар ехать, ткань овца торговать. Русский ткань хорошо покупать, потом её в Ахар хорошо продавать.
— Вашбродь, у него тут в кожаном мешке ещё один! — донёсся голос Ярыгина. — А вот в ём порошок какой-то серый. Мычит что-то хозяин, но вот никак я не могу его понять.
«Галиб из Тифлиса в Ахар ехать», — словно прошелестели в голове слова купца. Что-то привлекло его в этой паре, но вот что? Тимофей уже почти откинул в сторону сомнения, пройдя две повозки. Ещё немного — и можно будет про этого Галиба навсегда забыть. Грязное лицо, очень сильно чумазое, пожалуй, грязнее всех. Сам стоит какой-то расслабленный, спокойно всё объясняет Кошелеву на довольно приличном для местных русском языке, вот только когда он мимо проходил и посмотрел на него, подобрался и что-то мелькнуло в его глазах, сузил он их, что ли, свои светлые серые глаза. «Серые глаза! — словно бы током ударило Тимофея, и он замер на месте. — Ну конечно, серые глаза!»
— Джава-а-ад, а ведь твой дядя сказал, что ты вообще не говоришь по-русски? — крикнул, разворачиваясь, Тимофей. — И зачем ты взял другое имя и так сильно вымазался? Всё равно у тебя за ухом белая кожа!
— Бам! — грохнул выстрел, и Хрисанов Яшка, что стоял перед купцом, сложился пополам.
Двое кинулись от арбы в сторону Аракса. Один из них метнул разряженный пистоль в Блохина и рассёк ему кожу головы. Следом за ними бросился бежать Кошелев. Вот он встал и поднял мушкет.
— Живыми брать! — рявкнул Тимофей, обегая дядьку. — Не стрелять!
Тот, что был повыше, развернулся и выпалил из пистоля.
— Бам! — ударил в ответ выстрел из мушкета, и оба стрелка рухнули на землю.
— Стой, Джавад, Галиб или как тебя! — крикнул Тимофей. — Стой! Всё равно не уйти!
До реки было шагов пятьдесят, доберись беглец до неё и бросься в воду, как знать, если не утонет, у него будет шанс скрыться. Вокруг горы, а совсем рядом чужая земля.
Тимофей настигал. Ещё немного — и можно будет врезать прикладом беглецу в спину, а тут и ребята подскочат.
— Merde! C’est un fils de pute![22] — Беглец обернулся и поднял пистоль со взведённым курком.
«Это конец, — понял Тимофей. — С семи-восьми шагов не промахиваются».
— Бам! — грохнул выстрел, и у него перехватило дыхание.
— А-а-а! Merde! Comme c’est douloureux![23] — Беглец опустился на колени и взвыл, перехватив здоровой рукой свою простреленную руку.
— Степаныч, ты?! — крикнул Тимофей.
На берегу Аракса стоял с дымящимся мушкетом денщик, а у его ног было водопойное ведро.
— Да я только Янтаря напоить, — пробормотал денщик, опуская ствол. — Вашбродь, вы целы?
— Целый. — Тимофей подскочил и отбросил сапогом от подранка разряженный пистоль. — До исподнего всё с него снимите! — приказал он подбежавшим драгунам. — Осторожнее только, у него с собой ещё оружие может быть. Опасный, скорпион.
— Кто такой, как зовут, откуда?! — крикнул он, нависнув над раненым. Но тот только лишь выл от боли и шипел. — Сапоги тоже стягивайте! — потребовал Тимофей. — Унтер-офицер Плужин! — Он махнул рукой. — Берите троих своих, ока́жете этому помощь, перевя́жете и потом находитесь рядом неотлучно, как караул. Стои́те рядом с ним до тех пор, пока я не прикажу вам лично смениться! И чтобы с его головы волосок даже не упал! Ерофеич, я тебе серьёзно говорю — головой за него отвечаешь! — Он посмотрел дядьке в глаза. — Головой!
— Есть! Слушаюсь, взять под караул, ваше благородие! — Унтер вытянулся по стойке смирно.
— Одёжу и обувь этого ко мне! — приказал драгунам Гончаров и пошёл к тому, что лежал неподалёку без движения. Следом за ним семенил с мушкетом в руке Клушин. — Степанович, как же ты так удачно тут оказался? И ведь прямо в руку умудрился попасть.
— Так Янтаря напоить нужно было, вашбродь, — пролепетал денщик. — А без ружья-то я никуда и не хожу, приучен ужо к этому с рекрутов. А так-то раньше во фланкёрах у меня и штуцер был, изрядно я из него пострелял, а тут всего-то ничего до того, который с пистолем был. Хорошо, не пальнул он в вас сразу, манерно эдак его вытянул.
— Да-а, спасибо тебе, Архип Степанович, выходит, спас ты меня, — проговорил Тимофей, останавливаясь подле лежавшего.
— Готовый он, ваше благородие. — Сидевший рядом на корточках Ярыгин приподнялся. — Прямо в сердце ему Федот Васильевич угодил, а уж потом и сам упал.
— Что с ним?! — Тимофей вскочил на ноги.
— Всё, ваше благородие. — Степан опустил глаза. — Помер он. Похоже, уже при последнем вздохе в убивцу своего стрелял, рука не дрогнула.
— Одежду и обувь этого ко мне! — рявкнул Тимофей и побежал к кучке драгун. Те, пропуская, расступились, и он упал перед лежавшим на спине Кошелевым на колени.
— Не дышит он, ваше благородие, — шмыгнув носом, просипел Чанов. — Мы уж сами ему глаза прикрыли. А там и Яшка лежит у дороги. Представился, бедолага.
— Васильич, Васильич. — Стянув каску, Тимофей опустил голову. — Чуть-чуть ведь совсем до покоя, до мирной жизни тебе оставалось. Берём его, ребята. Понесли к дороге.
Обхватив тело, вшестером донесли его до уже накрытого попоной Хрисанова и положили рядом. На дороге в это время царила суета, подбежавшие егеря и драгуны выкидывали всё из повозок и вьюков, сами караванные сидели кучкой на земле и испуганно таращились на обозлённых русских.
— Господин подпоручик, ещё пистоли в ящике! — крикнул егерскому офицеру один из его людей. — Новые, в масле все!