Апостол кивнул, извлекая третий армган.
— Самое ценное в нашем мире — это информация. А ты ею владеешь. Сознательно ты ее, может, никогда и не вспомнишь, но если согласишься на мнемотехническое вмешательство, мы многое сумеем понять. Только не думай, что над тобой экспериментировать станут. Процедура проверенная, отработанная на практике. И проводить ее будет единственный в своем роде специалист, которому ты, как я надеюсь, доверяешь.
— Приор Глеб?
— Нет. Дарлинг. Только она умеет считывать память, не повреждая при этом рассудок. У остальных пока не получается. Что скажешь, Егор?
Аскет задумался.
Меньше всего ему хотелось подвергнуться мнемоническому вмешательству в свое сознание, но и иного способа узнать, где он провел четыре года реального времени, что с ним случилось, откуда появилось клеймо на плече и каким образом он связан со странными, не похожими на прочую нежить сталтехами, он не находил.
Жить, подозревая, что где-то в глубинах рассудка гнездится внедренная туда воля бездушных машин? Получить однажды неумолимый приказ к действию и стать марионеткой? Или снять все подозрения и остаться самим собой?
Трудный, но неизбежный выбор.
— Я согласен, — глухо произнес Баграмов. — Как только позволят обстоятельства — возвращаемся в Орден.
— Держи. — Апостол протянул ему один из армганов. — Рад, что ты правильно меня понял. Через пару минут пойдем.
— Что, еще один излучатель будешь снимать? — Егору, как ни странно, от принятого решения стало легче, спокойнее на душе.
— Нет, лишний вес при прорыве нам ни к чему. Тут устройство непонятное. Никогда такого не видел… — Он извлек из развороченного чрева механоида продолговатую пластину с несколькими микрочипами и миниатюрным автономным источником питания. — Не знаешь, что это может быть?
Аскет задействовал импланты.
— Непонятно, — спустя некоторое время ответил он. — Чипы не активны. Питание к ним идет, но…
— Ладно, после разберемся. С собой захвачу. — Апостол прислушался к отдаленным звукам, прорывающимся в подземелье с поверхности. — Всё не угомонятся там никак… Сейчас Саида напрягу, пусть пацанов в чувство приводит. Будем с боем прорываться, дальше отсиживаться тут смысла нет.
— Прежде чем идти в прорыв, допросим Сафронова, — категорично заявил Аскет. — Он что-то знает о скоргах, но боец из него — никакой. Погибнет случайно, потом себе не простим.
— Быстро ты все схватываешь, Егор.
— Жизнь учит.
Новосибирская зона отчуждения.
Руины Академгородка
Мрак подземелий, густой, вязкий, враждебный и осязаемый, для хорошо подготовленного сталкера — не помеха, а союзник.
Титановая Лоза не опасалась узких, изогнутых и изломанных подземных коммуникаций. Уже не в первый раз за три последних месяца она проникала в наиболее пострадавшие при Катастрофе пятьдесят первого участки бункерных зон, когда-то соединенных между собой в единый подземный город, о существовании которого знали немногие.
Для гостей из-за рубежа, прессы, студентов, проведения официальных мероприятий предназначались комплексы наземных сооружений Академгородка, а здесь, под землей, в глубоко эшелонированных бункерах, проводились секретные исследования, разрабатывались, претворялись в жизнь и проходили обкатку наиболее передовые проекты и технологии.
Тектонические сдвиги земной коры разрушили продуманную систему коммуникаций, повлекли за собой цепь техногенных катастроф и мелких аварий, причинивших структуре подземного города немалый ущерб, к тому же во время первой пульсации сюда проникли волны аномальной энергии, имеющей свойство воздействовать на конструктивные материалы, размягчая сталь и бетон.
В итоге подземный город оказался фрагментированным, искаженным, многие его секторы и даже целые комплексы лабораторий превратились в пыль, секретные хранилища, куда помещались опытные образцы разнообразной техники, каким-то образом выворотило из-под земли и «вычистило» пульсациями.
Пробираясь через опасные, грозящие обвалами, полные ловушек подземелья, образовавшие запутанный лабиринт, Дарлинг старалась придерживаться маршрута, которым четыре года назад отсюда бежала горстка ученых, выживших при Катастрофе. Их сопровождали несколько военных. Вел группу беглецов, не принявших идей Ковчега — первой зародившейся в условиях Пятизонья группировки, — некто Савва — ныне известный среди сталкеров под именем командора Хантера.
Дарлинг искала сектор крионики.[6]
Две предыдущие попытки завершились безуспешно.
Зачем Титановая Лоза раз за разом подвергала себя смертельному риску, проникая на подконтрольную Ковчегу территорию?
Она искала разгадку тайны своего прошлого.
Вновь и вновь сверяясь с электронной картой, которую составили командор Хантер и Приор Глеб, она упорно продвигалась по разрушенным коридорам, стремясь в точности повторить путь горстки беглецов, но пока — безуспешно. Некоторые тоннели, отмеченные на вычерченной по памяти схеме, уже обрушились, другие, под воздействием сотен пульсаций, сместились, изменили направление, но Дарлинг не сдавалась.
Она была уверена, что наполовину разрушенный сектор крионических лабораторий не исчез, его не стерли, не обратили в прах титанические силы землетрясений.
В очередной раз свернув, она увидела бледный свет, проникающий сквозь пролом в плавно изгибающейся стене тоннеля.
Опять вышла к обжитым подземельям, — с досадой поняла Дарлинг.
Задействовав импланты, Титановая Лоза замерла, сканируя частоты мью-фона, обратившись в зрение и слух.
За истончившейся в районе обвала стеной слышался топот ног, бряцанье оружия, голоса.
По некоторым признакам, в смежных помещениях располагались казармы, где проживали егеря, в основном — рядовые боевики Ковчега, не обладающие специализированными способностями. Им вживлялись лишь метаболические колонии скоргов, такой уровень имплантации считался базовым, достаточным, чтобы боевик начал служить группировке, усердно проявляя преданность идеям бесноватого Хистера.
Дарлинг не собиралась сейчас перебирать в уме запутанную иерархию Ковчега. Критерии, по которым тут оценивались поступки сталкеров, казались ей отвратительными. За маской идеологии «зеленых», под прикрытием идеи возрождения уничтоженной в Пятизонье биосферы, на самом деле скрывался грязный бизнес, замешенный на принудительных имплантациях. Здесь проводились бесчеловечные, даже по меркам Пятизонья, эксперименты, разрабатывались и внедрялись в серийное производство импланты, регулярно попадающие на сталкерские рынки, — так Ковчег пополнял свои ряды. Относительно дешевые устройства, не требующие мнемотехнического вмешательства при вживлении, на самом деле являлись ловушкой для «мотыльков» — в большинстве случаев они внезапно отказывали примерно спустя три-четыре месяца, и молодые сталкеры, обращаясь к производителю, попадали в лаборатории Ковчега, откуда для них существовал лишь один выход — в казармы новобранцев.
