— Кадет, вы можете говорить по-человечески? — От пыли, тесноты и обиды за свою неудачу на кухне Эрите хотелось плакать. Лежишь тут на пузе, упираясь головой в тюфяк, а вихрастый медиум пристал с объяснениями на таком верноподданном языке, что умереть можно! В лазарете и в полете он был куда смелее… и милей.
— Но я не смею… не имею чести быть… — Огонек запутался, Эрита рассерженно повернула к нему лицо, чтобы отчитать кадета как следует — тут они вдруг потянулись друг к другу, и губы их встретились.
«Какой ужас», — Лисси, заметив это, тотчас отвернулась, чтобы не видеть недозволенного поцелуя. Потом осторожно покосилась — нет, как присосались, так и остались! Господи, сколько это может длиться?!
Потом оба вздохнули так, словно вынырнули из воды. До Лис донесся сдавленный шепот Огонька:
— А то вдруг больше никогда…
И опять.
Лис хотелось лягнуть принцессу хорошенько, чтобы та наконец вспомнила о приличиях. С другой стороны лезла пата, тычась своим упругим рылом и слюнявым языком.
— Хайта, убери скотину. Где этот горшок с мясом?..
— А… ах! Кадет, что вы делаете?.. — задыхаясь от полноты чувств, Эрита с жаром притянула Огонька к себе.
— Э… рита… — только и успел бедняга прохрипеть.
— Кианна, — хихикнула Хайта.
Лис нервно дернулась:
— Что?
— Лю-бовь.
— Ай, перестань. Держи свое животное. Ваше Высочество…
— Да? — Эрита очнулась, отпихнула Огонька.
— У вас горшочек с кормом. Пододвиньте, пожалуйста, а то наш зверь начнет пищать.
— Ну, все, Ласточка, пошли! — нарочито громко позвала Безуминка младшую. Затем стукнула дверь.
Выждав некоторое время, скрывавшиеся под кроватью начали выползать наружу.
Огонек был страшно смущен, уши его полыхали, но он отряхивался с видом героя.
«Темнота — друг молодых!.. Теперь и умереть не страшно — я с принцессой целовался. Глядите все, какой я молодец!»
А Эрита и Лис — как ни в чем не бывало! Лица спокойные и строгие, хоть ты парадные портреты с них пиши, такая выдержка. Ну разве что слишком румяные обе, одна от счастья, другая от злости.
Если Лара-Ласточка отправилась к профессору пешком, с сопровождающим жандармом, то за Безуминкой приехал прогулочный электрокар — черно-лаковый, с кожаными скрипучими сиденьями и гербом наследника на дверцах.
Водитель в перчатках с крагами, безмолвный лакей в ливрее, похожий на куклу, запах мужских духов от обивки салона, приглушенное жужжание мотора — все это с первых мгновений поездки захватило Бези, почти повергло в трепет. Стоило прикрыть глаза, и она словно возвращалась в давний день, на четыре года назад.
Нельзя покидать свой мир, нельзя соблазняться чужим миром, потому что рано или поздно он тебя захватит…
Ей слышался голос старухи, которая учила в Гидже маленьких рабынь:
«Человек рождается, чтобы служить господарям в стане, так велят звезды. Кто по своей воле выйдет наружу — тот погибнет. Там его стережет безумие. Там нет потолка, там палящий свет, там воет воздух, и кричат невиданные твари. Ослушник задыхается от ужаса, плачет от рези в глазах и прощается с жизнью. Это — пропащий человек. Для стана он мертв».
Но свечение, что пробивалось через щели по краям люков, было так таинственно, так манило, что не было сил побороть соблазн. Из щелей сочился вниз пьянящий воздух, который хотелось вдыхать и вдыхать, до забвения. Оттуда проникали вниз неясные, чарующие звуки — звон, голоса, шелест, пение и переливчатые трели.
Стоило приподнять створки, как поток жгучего света ударял в глаза. Она зажмуривалась, текли слезы, а руки поспешно искали запорный рычаг.
Когда верхний свет угасал, можно было распахнуть люк и выбраться наружу, что бы там ни говорила старая.
Высокий, выше всякой выси, сине-черный потолок с дрожащими точками звезд — вот что ей открылось. Растения-столбы с шапками из переплетенных ветвей. Мелкие живые твари — крысы с пушистыми хвостами, скачущие по ветвям, и летучие мыши с беззубыми клювами, в перьях. Издали тянулись запахи металла, кожи, дыма и смолы. За зарослями мерцали пятна огней, что там? Это враги, миряне, жители поверхности.
А воздух был такой хмельной, что клонил в сон.
Она добралась до строений мирян, похожих на ящики или угловатые наросты на земле. Из дыр в стенах доносился аромат жареного мяса. Для девчонки, выросшей в голоде и кормившей своим телом пату, это было невыносимое испытание. А пробираться сквозь лазейки она хорошо умела!
И, объевшись краденым, она от непривычной сытости уснула.
Так им и досталась, сонной.
Пока не усмирили, ей удалось кого-то укусить и побрыкаться. Миряне принесли узду и сбрую. Это было худо, но вдруг галдеж и гогот стали понятными.
«Эт-то что, драться вздумали на кухне, а? Почему шум?»
«Осмелюсь доложить, гере вахмистр, кротенка изловили! Порций восемь сожрала, тут и задрыхла. Ночной наряд лишила завтрака, им было оставлено… Как изволите о ней распорядиться?»
«Гере вахмистр, велите нам отдать. Пускай отслужит. Это ж, считай, не человек вовсе, а так, животная. Мы ее вышколим по-своему».
«Хм, разохотились… Тащите к принцу, пусть Его Высочество решает».
Безуминка вздрогнула.
Все как тогда, стоит лишь зажмуриться. Наглазная маска, ремни и железо узды, салон электрокара, табачное сопение жандармов. И бархатная, сильная рука принца, проводящая по ее плечу.
«Снимите все это».
«Осторожнее, Ваше Высочество, она кусачая».
«Уберите маску, а узду оставьте. Шторы задернуть. Плотнее! Свет режет ей глаза».
Тогда он был моложе, но уже носил тонкие черные усы, а его фигура, развитая верховой ездой и плаванием, выглядела превосходно.
«Опусти руки. Так… Хм, спина почти зажила. — Пальцы Цереса прошли по месту, где присасывалась пата. — Значит, ты кормила чудовище?»
Она кивнула по-своему. Ей было страшно в присутствии этого молодого мирянина. Куда страшнее, чем среди гогочущих жандармов.
«Ты боишься меня?»
Кивок, еще кивок.
«Будешь кусаться, если сниму узду?»
Отрицательно поводила головой.
«О, гром господень… ты меня понимаешь?»
Кивнула.
«В чем же дело?.. — Рука коснулась железных пластинок узды. — Неужели… Очень интересно. Надо показать тебя профессору».
Безуминка быстро открыла глаза, чтобы не уйти на дно воспоминаний.
Хотя ей нравилось бывать там, в самой глубине.
