сюда, но теперь — совсем другое дело. Если уж на то пошло, то я сейчас максимально близко нахожусь к тому состоянию, в котором я готов вообще ко всему. Ни в этом мире, ни в том, что находится за границей смерти, нет ничего такого, что могло бы мне навредить. В моих руках, на моем теле, в моем разуме — самый яркий Свет, какой только светил когда-либо.
Я и есть Свет.
Дочь Ночи стояла посреди своего дома, и, недовольно морща носик, оглядывала погром, который я устроил. Она нисколько не изменилась с нашей первой и последней встрече — все такая же молодая, яркая, красивая, хотя и с непривычными элементами внешности. Она относилась к тем, кого подобные необычности лишь украшают, как пирсинг или шрамирование — редко, но находятся такие личности, которым с ними объективно лучше, чем без них.
Вот только сомневаюсь, что в отличие от них, Дочь Ночи выбирала, как ей выглядеть. Скорее я поверю, что все это — следствие ее истории… И происхождения.
Она закончила осматривать свои владения и перевела взгляд монотонно-черных, как кофе в термосе Птичника, глаз на меня:
— Сделаешь так еще раз — и я расстроюсь.
А потом она подняла руку и плавно повела ею, словно стелила по воздуху тончайший платок. И прямо на моих глазах все, что я сломал, растоптал или сбросил, вернулось на свои места и в свое первоначальное состояние. Будто кто-то отмотал пленку назад в ускоренном темпе, монтажными ножницами вырезав при этом из кадра мою личность. Закончив с экстренным ремонтом, Дочь Ночи снова повернулась ко мне и слегка улыбнулась.
— Думала меня этим впечатлить? Не особо вышло. — я пожал плечами. — Я видел и более крутые вещи.
— Ты не видел и десятой доли… как ты сказал? «Крутых вещей». Нет, не видел. Ты их даже представить себе не способен.
— Ну-ну. И это говорит та, кто прятался от меня до тех пор, пока я не стал громить ее жилище. — я усмехнулся.
— Прятаться? — Дочь тоже улыбнулась уголком губы. — Я не пряталась. Я просто была… В другом месте.
— Да, и в каком же?
— Далеко. — она снова уклонилась от ответа. — Ты этого места не знаешь и не был там… Да и не смог бы, даже если бы захотел. Я могу перемещаться в любую точку любого ноктуса так быстро, как только захочу. Но я не могу так же быстро делать свои дела, это невозможно.
— И ты хочешь сказать, что тот факт, что ты появилась здесь точно тогда, когда я уже почти ушел — это просто совпадение? — я покачал головой. — Не заливай.
— Конечно, нет. Я знала, что ты здесь, просто… У меня были дела. И мне нужно было их закончить, прежде чем отправляться к тебе. Мне пришлось поторопиться — это да… Но не думай, что ради тебя я что-то там прямо бросила.
— Дела, дела… — я передразнил ее. — Пыталась завершить начатое и пробиться через «Горизонт»?
— Горизонт? — Дочь Ночи распахнула глаза еще шире. — Что это такое? Это люди так называют те жалкие потуги отгородиться от наступающей Тьмы?
— Эти, как ты выражаешься, «жалкие потуги» — единственное, что пока еще сдерживает тебя и твою армию. — жестко ответил я. — Сдерживает от полного захвата остатков мира.
— От захвата мира? — Дочь слегка улыбнулась. — Мою армию? А при чем здесь я? Я практически ничего для этого не сделала.
— А кто же тогда сделал?
— Ты, конечно.
Я аж поперхнулся словами от такого заявления. Посмотрел на Дочь Ночи, но она продолжала таинственно улыбаться и будто бы не собиралась ничего объяснять.
— Пояснишь? — я поднял бровь, выражая крайнюю степень непонимания.
— С удовольствием. — еще шире улыбнулась Дочь Ночи, растянув губы так, что между ними блеснули белые, буквально белоснежные острые зубы треугольной формы — совершенно не человеческие и вообще непонятно чьи. — Хотя объяснять тут нечего, ты и сам прекрасно знаешь всю историю, которая привела к тому, что мы имеем сейчас. Это же ты задумал пойти против корпораций. Это же ты задумал объявить им полноценную войну. Ты задумал стравить светлячков и мотыльков в открытом противостоянии, нисколько не заботясь о том, как это скажется на всем окружающем. Это все ты. Все сделал ты. Я лишь воспользовалась ситуацией… К слову, спасибо.
— И что же конкретно ты сделала? Как воспользовалась ситуацией? — спросил я, проигнорировав ее совершенно неискреннюю благодарность.
— Знаешь, почему прорывы Тьмы в Город никогда не могли увенчаться успехом? — вместо ответа спросила Дочь Ночи.
— Для начала объясни, что еще за прорывы.
Это слово я уже однажды слышал — кажется, от Триллы в самом начале своей второй жизни, но тогда не вполне понял, какой за ним стоит смысл, а за дальнейшими событиями этот вопрос как-то и вовсе забылся.
— Прорывы это именно то, что это слово значит, не больше и не меньше. — Дочь слегка пожала плечами, глядя куда-то в сторону (хотя насчет этого я не уверен — в отсутствие зрачков понять, куда она реально смотрит было затруднительно). — Это когда Тьма проникает через световые барьеры в Город и пытается захватить его часть. Разумеется, речь идет не о самой Тьме, а о ее эмиссарах — лоа и рангонах… Говоря проще, прорыв это когда в каком-то месте световой границы эта самая граница отключается на какое-то время.
— Ясно. — перебил я. — На эту тему можешь не продолжать.
Теперь стало понятно, откуда взялись зараженные Тьмой люди в том самом доме, на примере которого Трилла показывала мне работу мотыльков. Это было последствие прорыва — скорее всего, не единственное, но единственное, которое попалось лично мне на глаза.
— Лучше расскажи зачем вообще устраивать эти прорывы? Зачем ты пытаешься захватить мир? Он же когда-то был твоим. И твоим тоже. В нем живет твой отец, в нем жила твоя мать! Все, кого ты знала.
— Даже если я отвечу на этот вопрос, ты не поймешь мой ответ. — прошелестела Дочь Ночи. — Если облекать все в действительно понятные людям слова и формулировки… То получится что-то сродни «У меня теперь другой мир». Когда душа переходит границу мира мертвых, она меняется, точно так же, как меняется человек, превращаясь в рангона… В
