к монастырю хаммерианами словно бы разбудила Хенилью, превратив начальника провинциального гарнизона в нового Адалида. Блистательный взлёт и такая несправедливая смерть! И такая несвоевременная. Инес права, убийца, хоть и озаботился оставить кровавую роспись, оказался короне не по зубам.
«Это сделал дон Диего де Муэна…» Намёк? Или ложный след, и никакого дона Диего в природе не существует, а Хенилью прикончил кто-то из недовольных возвышением «этого плебея» грандов?
– Хайме, кто такой дон Диего? – соображай Коломбо не хуже Иньиты, стало бы весело. – Он в самом деле из Муэны?
– Скорее лоассец. Инес, убийство дона Гонсало расследует Протекта [23]. Святая Импарция может лишь предполагать участие в нем еретиков.
– Ересь есть корень всех зол, – раздавшийся в мозгу высокий чистый голос был привычным, как хлеб и боль, – ересь и похоть. Хенилья был добрым мундиалитом и мечом карающим для мерзостных хаммериан и отринувших спасение суадитов.
– Тебе плохо? – В глазах сестры страх сплетался с сочувствием. – В этом году такая жаркая весна… У тебя все лекарства с собой?
– Господь не допустит приступа, – слова были сказаны сестре, но предназначались разболтавшемуся фидусьяру, – особенно в твоём доме. А сеньор Хенилья мешал многим, но личных врагов у него не было. Только враги веры и Онсии.
– Суадиты, – стоял на своём Коломбо, – и синаиты. Лицемеры, преклонившие колена пред Святым Распятием, но отправляющие тайно свои мерзкие обряды.
– Есть тайны, известные лишь посвящённым! – Инкверент внимательно посмотрел сначала на белую птицу, затем на сестру. Инья не поняла, Коломбо нахохлился. Вспомнил, что вести мысленные беседы в присутствии непричастных профанов [24] запрещено.
– И всё равно тебе лучше прилечь. До ужина. В чём дело, Гьомар?
– Мне очень жаль, сеньора… Прибыл посыльный. Сеньора Хайме вызывает Супериора [25]. Срочно.
Брат ушёл. В окно Инес видела, как конные носилки с зелёным крестом пересекают безлюдную площадь и исчезают в ущелье улицы Велльор. Солнечный зайчик спрыгнул с кирасы альгвазила, махнула хвостом лошадь, и раскалённая площадь вновь пуста – нищие, и те перебрались поближе к площади Сан-Пабло. Приходящие на свершение Акта Веры купцы и вельможи не скупятся на милостыню, но герцогиня де Ригаско редко выходит из дома и ещё реже принимает гостей.
За без малого семнадцать лет к её затворничеству привыкли. Королева Хуана ставит вдову Льва Альконьи в пример своим дамам, а великий Фарагуандо время от времени удостаивает беседы. Все ждут, что Инес де Ригаско дождётся женитьбы сына и удалится к Пречистой оплакивать свою потерю. Откуда чужим знать, что горе давно ушло, осталась лишь грусть. Их с Карлосом любовь оказалась даже не сказкой – песней, а песни так коротки… Лицо, улыбка, голос мужа истаяли, став призрачней сна с белыми цветами, на которые она так и не ступила. Тысячи белых цветов и один, красный, на плече Карлоса. Предзнаменованием смерти.
– Бедный дон Хайме, – выплывшая из коридора Гьомар укоризненно покачала головой, – он так и не попробовал вина из Реваля. А камбала! Как раз такая, как он любит…
– Потом попробует, – торопливо сказала Инес, – сама знаешь, люди с голубями себе не принадлежат, а Супериора не ждёт.
– Знаю! – Камеристка недовольно поджала губы. – И кому теперь дон Антонио оставит виноградники? Единственный сын, и монах! Господь что сказал? Плодитесь и размножайтесь! А дон Хайме? Подумаешь, воевать не может, так не каждому быку на арене дохнуть, кому-то и теляток делать надо…
– Гьомар! – Герцогиня лишь слегка повысила голос, но служанка умолкла, хоть и не ушла. Ну и пусть стоит. Инес отвернулась, провела рукой по спинке кресла, в котором недавно сидел брат, затем медленно побрела по комнате, перебирая бирюзовые чётки. Карлос купил их у Сами Абдедина перед поездкой в Муэну. Тогда ювелиры-синаиты не скрывали ни собственных имён, ни собственной веры, а иметь с ними дело не считалось греховным. Муэнская резня унесла не только Карлоса, она покончила с прежней Онсией. Да, какое-то время люди жили, как прежде, но и листья опадают не сразу. Кого-то осень хватает раньше, кого-то позже, но не уцелеть никому.
– Гьомар, вынеси цветы. Они завяли!
– Сейчас, сеньорита!
Если б не Хайме, она бы уехала в Ригаско ждать сына, шить шелками и слушать южный ветер. Брат, тот все ещё воюет с хаммерианами, а ей просто хочется все позабыть и жить, сбежав от сумрачной роскоши королевского замка, высочайшего покровительства, навязчивого внимания придворных. В рощах Ригаско она бы вновь стала женщиной по имени Инес…
– Маркиза де Хенилья, графиня де Альконья де Áламонегро! – равнодушно возгласил слуга.
Инья поправила выбившуюся из причёски прядку и разгладила складки вуали. Вдова Льва Альконьи встречает вдову Орла Онсии. Завтра об этом узнают во дворце и сочтут трогательным. Послезавтра под окнами зазвучат романсы в честь двух сиротливых голубок.
– Донья Инес! – Мария замерла на пороге. Она стала ещё красивей и ещё беспомощней, чем во время их последнего свидания.
– Входи, – чтобы поцеловать маркизу в лоб, пришлось привстать на цыпочки. Герцогиня невольно улыбнулась и, чуть поколебавшись, добавила: – дитя моё!
Гостья была младше хозяйки на двенадцать лет и выше почти на голову. Судьба одарила дочь незначительного идальго высокой грудью, белой кожей и прекраснейшими в мире глазами цвета моря. Великий Хенилья был сражён наповал без единого выстрела; о том, что чувствовала шестнадцатилетняя Мария, не думал никто.
Супруги казались счастливыми, но брак оставался бездетным. На четвёртый год маркиза отправилась к Пречистой Деве Муэнской в надежде вымолить ребёнка, а вернулась вдовой. Дона Гонсало убили прямо в собственном доме. Никто ничего не слышал, собаки и те не залаяли. Мария горевала, очень горевала, в этом Инес не сомневалась, но любая боль проходит. Если её не поить по ночам своей кровью.
– Моя сеньора, – гостья удивлённо оглянулась, – ваш брат… Он не пришёл? Это из-за меня?
– Хайме ушёл, – торопливо произнесла Инес, – его куда-то вызвали.
Секретарь ещё не распахнул дверь, а Коломбо уже нежно ворковал. Значит, его желает видеть Торри́хос. Так и оказалось. Кардинал-инкверент возвышался за дубовым столом убелённой сединами горой. Напротив Его Высокопреосвященства тонул в кресле герцог Пленилýнья. Глава Протекты собственной персоной. Неплохо для воскресенья! Хайме поклонился и застыл, опустив глаза, как и положено смиренному служителю Господа. Коломбо незамедлительно перепорхнул на окно поближе к голубю кардинала. Тот слегка шевельнул крылом и нахохлился – выказал равнодушие. Коломбо с фидусьярами низших вёл себя не лучше.
Торрихос что-то шепнул герцогу, и тот кивнул лысой, утонувшей в складках шеи головой. Внешне клирик и вельможа разнились, как лев и черепаха, по сути же
