И – Хиттон.
Семь или восемь высотных зданий по горизонту – мертвые, брошенные, слепые, прорвавшие сплошной зеленый покров башни. В черных провалах окон вдруг мелькал солнечный зайчик – случайное отражение от случайно сохранившихся стекол.
А ниже – джунгли.
Только джунгли.
Сплошное море джунглей, затопившее бывший город.
Они нигде не видели никакого движения, до них ниоткуда не долетали никакие шумы. Хмурясь, Колон и Семенов внимательно всматривались в сплошной зеленый покров, не находя в нем никаких прорех, никаких пятен.
Но это там, именно там, внизу, под сплошным зеленым одеялом безумствующих растений, под чудовищными кронами вечно сырых муфуку, под сплетением колючих лиан, под сплошным покровом бесчисленных растительных чудищ лежали мертвые пустые улицы Хиттона – ряды оставленных когда-то жилых домов, рыжие пустые казармы, разгромленные аптеки и магазины, руины храмов. Лишь в двух – трех местах над зеленым покровом джунглей лениво поднимались жирные плоские дымы пожаров. Но их было совсем немного. За годы, прошедшие после выселения жителей, в столице Сауми сгорело все, что могло сгореть.
– Идем обратно, – кивнул Колон. Вид мертвого города внушал ему ужас.
Семенов молча кивнул.
Эта странная картонка под дверью…
Кто, кроме них и солдат, мог попасть в пустой отель?..
Они спустились на свой этаж и все так же медленно двинулись по пустому коридору к свету далекого окна, кажется еще сохранившего стекла.
Раздавленная авторучка…
Полуистлевшая тряпка…
Растоптанная олеография…
Заплесневевший ковер…
Они шли очень осторожно, потому что в истлевших складках заплесневевшего ковра вполне могла затаиться какая-нибудь ядовитая тварь.
Двери многих номеров были приоткрыты, из них несло затхлостью.
Слишком много пустоты.
Не имеет значения.
Они шли по бесконечному коридору, ступая по россыпям позвякивающих под ногами позеленевших от сырости стреляных автоматных гильз. Перед высокой двустворчатой, разбитой взрывом гранаты дверью библиотеки стреляные гильзы буквально устилали весь пол. Стекла в окнах библиотеки вынесло взрывом, снаружи тянулись в библиотеку колючие витые щупальца лиан. Одна лиана уже укоренилась в бамбуковой кадушке и даже дала ростки, предварительно удушив высокую декоративную пальму.
Пишущая машинка, разбитая прикладом, заплесневевшая гора библиографических карточек, разбухшие от сырости книги…
– Когда-то это был первоклассный отель, – без всякого сожаления заметил Колон. – Когда-то я всегда останавливался именно в этом отеле. Тогда мы считали, что Новый путь доктора Сайха выводит Сауми на дорогу прогресса.
Семенов кивнул.
«Я должен запомнить каждую деталь. Загаженные крысами книги, запах тления и помета, стреляные гильзы на полу. Лиана, укоренившаяся в бамбуковой кадушке и задушившая пальму. Клочья волос, почему-то прилипшие к письменному столу. Я должен запомнить каждую деталь, чтобы потом задать вопрос другому человеку Каю Уламу. Я обязан задать другому человеку этот вопрос. Если ты правда другой, если ты по-настоящему человечен, если ты действительно начало другой эпохи, то зачем это все? Убитые книги, мертвый город, пустая страна…»
Он осторожно поднял разбухший, в клетчатом переплете томик, напечатанный по-французски.
«ДОКТОР САЙХ УЧИТ…»
Он хотел бросить книгу на место, но вдруг увидел имя на титуле.
– О! – сказал он.
– Что там? – настороженно спросил Колон. Он явно нервничал, принюхиваясь к странным, ползущим со всех сторон запахам.
– Джейк, это ваша книга.
Семенов поднял руку с распухшим от влаги томиком:
– Эту книгу написали вы, Джейк. Наверное, когда-то вашей книгой как путеводителем пользовались туристы, наезжавшие в Сауми.
– Не тот бедекер, с которым нужно наезжать в Сауми…
– Вам, наверное, захочется взять эту книгу на память, Джейк?
– Не испытываю ни малейшего желания. Бросьте ее в общую кучу. Она свое отслужила.
Семенов встряхнул книгу, ее слипшиеся страницы разошлись.
«Вопрос. Правда ли, что звери из зоопарков Сауми выпущены на волю в первые часы революции?
Ответ. Доктор Сайх учит: рожденное не людьми должно оставаться свободным».
– Доктор Сайх, – сплюнул, закуривая, Колон. – Я трижды встречался с доктором Сайхом. Пользуясь его афоризмами, можно написать десяток подобных книг. Учение доктора Сайха просто, как свет солнца в кронах утренних пальм, оно просто, как роса на траве, в своей простоте оно должно убеждать самого простого крестьянина.
Он настороженно потянул носом.
В мертвой библиотеке остро пахло сыростью, мышиным пометом, пылью, цветочной пыльцой, но и еще чем-то, заносимом извне, – чем-то невнятно знакомым, внушающим тревогу.
– Взгляни.
Семенов повернул голову.
В метре от пола, как будто это сделал лежавший на полу человек, жирным черным углем был начертан иероглиф, означающий имя Кай, и так же жирно перечеркнут черным крестом.
Не оглядываясь они оставили библиотеку.
Коридор, сужаясь, как труба, уходил вдаль. Когда-то это был огромный отель, он строился из расчета вовсе не на двух человек. Он и сейчас внушал почтение своим объемом, и все равно они, Семенов и Колон, были сейчас единственными его жильцами.
– Тише…
Они остановились.
Тишина.
Мертвая тишина.
Вдруг что-то звякнуло, что-то упало.
Пискнула крыса, выскочив из-под разбитой стеклянной двери бара, из рамы которого торчали осколки стекол, кривые и острые, как листья фыи.
Этот запах…
Они переглянулись.
Свеча!
Запах свечи!
Кто мог жечь свечу в пустом отеле?
Преодолевая внезапную нерешительность, боком, выставив вперед левое плечо, Семенов шагнул в разбитую дверь бара.
– Тише… – шепнул он, останавливаясь и вглядываясь в полутьму.
– Крысы… – пожал плечами Колон.
– Запах свечи… – напомнил Семенов.
Крысы не жгут свечей, крысы предпочитают грызть свечу, если уж она попалась им на глаза.
Осторожно приблизившись к искореженной стойке, Семенов негромко спросил:
– Есть тут кто?
Никто не ответил, но в темноте что-то звякнуло.
Резко повернув голову, Семенов увидел в дальнем углу человека. Человек сидел в кресле. У его ног слабо дымилась догоревшая до пола свеча.
Кресло под человеком было черное, почти невидимое. В первый момент Семенову показалось: человек в нелепой позе как бы висит над грязным полом бара.
– Кто вы?
Колон шумно дышал за плечом Семенова.
Почти сразу они увидели второго человека.
Он, этот второй, лежал на полу в неловкой позе.
Он пьян, не поверил Семенов.
Пьян!
В Сауми!
Но запах виски не оставил никаких сомнений.
