Богу-Императору, за что был убит и отдан в забвение. И, словно в издевку, похоронен в месте поклонения, куда ежегодно прибывали превозносившие его убийцу.
– Сдохни, – снова повторил мертвец. – Сдохни.
Безумец опустился на колени рядом с магом. Губы Предателя кривились, пока с них снова не сорвалось:
– Сдохни.
Безумец ничего из настоящего перед собой не видел, его взор затмевала вуаль прошлого. Дух коснулся ледяными руками лица мага, и тот почувствовал, как от этого касания из тела ушло все тепло, несмотря на буйствующее пламя, безуспешно пытавшееся перейти с виноградника на железную траву и корни дерева.
– Сдохни-сдохни-сдохни.
В глазах темнело. Безумец продолжал стрекотать, как неисправный механизм. Салкард раз за разом шевелил губами, но с них не доносилось ни звука.
– Сдохни! Сдохни!
В мире под фиолетовым куполом были настоящие маги. Те, кто своим пением перевирали нити мироздания.
Были настоящие ораторы. Те, кого люди слушали без всякой магии, а просто потому, что они умели зажигать сердца.
Салкард не был ни тем, ни другим. Он был слаб. Но мятежный маг отказывался сдаваться. Даже если его противником был Безумный Мертвый Бог, он отказывался сдаваться.
У него все еще шевелились руки. Он выпустил рукоять меча, чтобы ухватится голой ладонью за лезвие. От боли на глаза навернулись слезы, но магия стали и его собственной крови пробила оцепенение костяного дерева, и Салкард смог судорожно вдохнуть.
– Очнись! – прокаркал маг.
Его магии не хватало, чтобы контролировать мертвеца, но, возможно, если тот сам хотел проснуться, новый приказ мог пройти.
– Очнись! – набрав воздуха, вскрикнул маг. – Очнись! Очнись! Очнись!
Он повторял одно и то же слово, как заклинание, стараясь перебить чужое заевшее «сдохни». Он не чувствовал от холода лица, и лишь годы практики позволяли выговаривать слова правильно.
Голос Безумца постепенно смолк. Постепенно холод мертвечины от чужого прикосновения сменился жаром арбора, а затем его и вовсе отпустили. Тяжелые линии на лбу Предателя расслабились, а во взгляде появилась осмысленность. Он убрал пряди с лица и встал. Куклы замерли в своем танце.
Салкард остался дрожать на земле. Его трясло в эйфории от осознания того, что его магия смогла достучаться до, ни много ни мало, бога. Пускай и мертвого. В его душе снова всколыхнулась надежда заполучить могущественную помощь в борьбе с Богом-Ревнителем.
– □□□? – слабо спросил Безумец, оглядываясь. Он не совсем понимал, где находился и выглядел потерянным. Но затем он впервые сказал что-то новое. – Где я?
Новости его ждали неутешительные, но Безумец и сам стремительно собирал информацию. Воздух зарябил. Лицо мертвеца помрачнело, он подошел мимо Салкарда к своему распятому на корнях телу, с болью и нежностью дотронувшись до костяных корней.
Салкард подцепил и надел обратно свое кольцо. Он хотел убраться, пока Безумец был занят, но понимал, что Предатель сейчас был слаб, и только что поддался его магии. Это был шанс, который больше в жизни никогда не представиться, и это стоило того, чтобы рискнуть. Маг встал, вцепился в край чужого одеяния и попробовал снова, вложив в слова все свои силы.
– Послушай меня. Будь моей силой в победе над Богом-Ревнителем.
Безумец обернулся на него. На лице его отразилась ярость, и Салкард понял, что просчитался.
Кости завибрировали. В ушах зазвенело до глухоты, зрение покинуло его. Он был словно маленький зверек, запертый в клетке своего тела, стенки которой неумолимо сжимались. Он почувствовал будто горит. Такова была сила Первых Семи, но он все еще отказывался сдаваться.
Салкард сложил руки и наугад стал звать арбор, умоляя все громче, пока среди всего жара тела не стала различима точка на пальце. Маг напрягся в последний раз, и его кольцо взорвалось, опалив Безумца.
Раздался вопль, и Салкард ощутил, как ударились о железный пол колени. Хромая, маг бросился прочь сквозь ревущее пламя нарастающего пожара.
– Думаешь, тебе все на свете сойдет с рук? – неслось ему вслед. – Думаешь, мы похожи, просто ты лучше – лишь потому, что, в отличии от меня, до сих пор не мертв?
Вновь зашумели железные цветы.
– Думаешь чего-то стоишь? Пустышка. Притворщик, ложью и фокусами скрывающий собственную ничтожность!
Механизмы снова закружились в танце.
– Ты! Ни на что сам не способный! Надеющийся на чужие подачки!
Куклы распались из пар и стали тянуться к бегущему магу.
– Ничтожество!
Одна из них вцепилась в сюртук мага.
– Как! Ты! Смеешь! Приказывать! Мне!
Ноги как по щелчку перестали слушаться, и Салкард рухнул на пол, пока в него продолжали цепляться медные ладони.
– Тень! Помоги мне! – воззвал он.
Но та не откликнулась. Его повалили лицом в землю, но почти сразу отпустили, подчиняясь воле непредсказуемого Безумца, который, вероятно, хотел с ним разделаться лично за нанесенное оскорбление. Салкард ждал смерти, но она так и не пришла. Он заставил себя перевернуться на спину и хотя бы приподняться. Он отказывался умирать спиной к врагу, как трус.
Предатель стоял перед ним с застывшей брезгливостью на лице. Его нога опустилась на впалую грудь мага.
– Ты мне противен, – сказал Безумец, голос его звенел. – Ты ничего не знаешь. Ничего не можешь. Ты никто, стремящийся стать всем. Жалок.
Салкарда трясло. Предатель пнул его в ребра.
– Пошел вон, – почти прошипел Безумец. – Я не хочу делить с твоим трупом место своего последнего пристанища.
Салкард не сразу понял, правильно ли расслышал.
– П о ш е л в о н!
Гроздья винограда посыпались на землю, разрываясь от жара огня.
Загребая руками по полу, Салкард пополз назад, стремясь оказаться от Безумца как можно скорее как можно дальше. От торопи он упал, едва встав, но боялся останавливаться, пока не скрылся от яркого пламени в темноте узкой лестницы.
***
Фиолетовый купол все так же светил, разве что чуть ярче – начинался новый день. Жители города еще спали, отдыхая после праздника, и клочок перед храмом был безлюден, не считая мага, что тяжело вывалился из входа, и церковника, который его поджидал.
Салкарда трясло: от усталости, от стыда и горечи поражения. Он не находил силы подняться, и Лихтэрд молчаливо возвышался над ним, словно судья. На лице церковника застыло противоречивое выражение.
– Мое паломничество не удалось, – наконец спросил он, – но смерть Бедивера, мертвец и пожар в святилище важнее. Мне нужно будет доложить об этом в Капитолий.
При упоминании стража черты юноши исказило горе.
– Ты спас мне жизнь, и я тебя сейчас не трону, – продолжил он. – Но тебе лучше уйти.
Салкард не отвечал и не двигался, раздавалось лишь его загнанное и прерывистое дыхание. Уставшие мышцы отказывались шевелиться. Мысли рассыпались, и он никак не мог собраться и придумать, что сказать. Тишина растягивалась между почти сблизившимися людьми, словно сахарная патока.
– Ты такой же, какой была Корделия, да? – рискнул нарушить ее Лихтэрд. – Грешный маг? Отступник? Вы идете против Бога. Эта дорога имеет только один конец.
Эти слова маг слышал уже сотни раз. Новым было лишь то, что о
