её кожу, сказал, что слишком жирная и бросил в жаровню. Следующим действием он отрезал у неё грудь и принялся пожирать её прямо у Лафур на глазах. Со второй он не церемонился и просто отгрыз её. Следом за грудью юноша принялся отрезать девушке пальцы, сначала сдирая кожу и сжигая её в жаровнях. В конце концов, он сделал небольшой надрез на её животе и потихоньку принялся вытаскивать внутренности Лайфур и поджаривать на той самой жаровне. Стены подземелья ещё около восьми часов слушали крики бедной Лафур, которую до момента её кончины Лисару успел сожрать чуть ли не наполовину.
– Ну что теперь? – Легаре крутил на руке шлем стража Лафур.
– Все по твоему плану, – утирая рот от крови, улыбаясь сказал Лисару.
Через час отец Лафур получил её изуродованную голову с письмом в остатках её рта, закрытое печатью отца Лисару. Уже через несколько десятков минут обе крупнейшие партии с удовольствием резали друг друга, ведь Легаре предупредил, что несколько телохранителей Лафур прирезали невестку и попытались прикончить и Лисару по приказу отца невесты, поэтому все были готовы к резне.
Легаре повел наплечником, залитым кровью. Он был ранен, но раны были не сильно значительными. Последние несколько недель до свадьбы он занимался тем, что передавал рабам оружие и ключи от загонов. Так что когда войска фракций сошлись в уличных боях, к ним присоединились тысячи рабов. Легаре крутился волчком на улицах, вырезая лигийцев десятками. Ему было плевать, кому его убивать: старики, воины, женщины или дети. Настало время резни и парню это нравилось. А убивал он уже давно всех без особых зазрений. Также он пару раз видел, как Лисару расправляясь с очередной семьей, сожрал нескольких детей, в том числе младенцев.
К его удивлению, гноллы и прочие рабы почему-то следовали за ним. Возможно, именно из-за того, что именно он договаривался с главарями рабов, выдавая им оружие и ключи. Сам же Лисару безоговорочно следовал советам своего друга, в первый раз в жизни наслаждаясь тем, что делает.
Возглавляя толпу в несколько сотен рабов, Легаре прошёлся огнем и мечом по всему городу. Сначала их действительно было несколько сотен, но уже к храмовой горе они подходили в количестве нескольких тысяч. Город горел почище сигнальных огней. В воздухе стояла вонь гари, крови и испражнений тысяч живых существ. Легаре уже и забыл, когда он с Лисару с сожелением стояли над трупом отца последнего, потому что не они разделались с ним. Не долго думая, Лисару отрезал отцу первичные половые признаки и сожрал их под одобрительное улюлюканье обезумевшей от убийств, грабежа и насилия орды рабов. А Легаре не стал сильно задумываться и просто помочился на труп своего бывшего хозяина.
По храмовой горе словно метеоритом ударило. Все храмы сгорели, жрецов пытали, насиловали жриц, разграбляли хранилища, а всех мирных жителей, в том числе детей, убивали. Правда, там резали всех, кто не был рабом.
И вот сейчас Легаре стоял и смотрел на горящий город, который он сам, своими руками уничтожил. Лисару и его личная стража полностью перешли под управление Легаре. Юный сын рабовладельца не горел желанием управлять чем либо, его тянула свобода. Свобода убивать и не делать то, что не хочется. Так что Легаре стал одним из лидеров рабского восстания, про которое он даже не слышал. Правда, он не собирался воевать за свободу и ещё какие-то идеалы. Его отряд будет убивать и уничтожать все, что связано с рабством. И если они умрут, то лигийцы не скоро забудут разрушения, что причинит его отряд.
– Легаре, что нам делать? – спросил один из бывших рабов.
– Убивать лигийцев, – лицо юноши расплылось в кровожадной улыбке, – убивать всех и везде, убивать как можно больнее и жестче. Мы не ищем освобождения, мы несем опустошение!
