— Красноармеец я. Пулемётный взвод немцы разбили. Иду к своим, а фронт всё дальше и дальше.
— Складно говоришь.
— Сам-то кто?
— Да такой же, как ты. Чего принёс?
Саша давно обратил внимание на ящик, который принёс и шмякнул о землю красноармеец.
— Не знаю. Украл у немцев из грузовика. Темно, думал — утром посмотрю. Может, жратва или оружие. Мне бы всё пригодилось.
— Звать как?
— Сержант Рогозин. Сергей.
Парень Александру понравился. Не похоже, что враг, но развязывать до утра Саша его не хотел. Треснет чем-нибудь по башке и уйдёт.
— Есть хочешь?
— Два дня маковой росинки во рту не держал.
Саша достал из ранца хлеб, отломил краюху.
— Кусай, — он поднёс хлеб ко рту сержанта. Тот откусил изрядный кусок и стал жевать.
— Ты бы хоть руки развязал, неудобно.
— Погожу до утра, — и снова поднёс кусок ко рту сержанта.
Когда весь кусок был съеден, Саша поинтересовался:
— Это ты здесь ночевал?
— Я, — не стал отнекиваться Сергей.
— Тогда я твоё хозяйское место займу, а ты рядом полежишь.
— У меня есть выбор?
— Вот и молодец. А утром разберёмся, что к чему. Только без фокусов. Вздумаешь развязаться — пристрелю. Мне проблемы с тобой не нужны.
Сержант повозился на земле — всё-таки руки за спиной связаны, неудобно. Но заснул он быстро, даже похрапывал.
Саша позавидовал ему. Спит человек, а он, получается, при нём, как часовой, сон сержанта охраняет. Но и его сон сморил.
Несколько раз за ночь Саша просыпался, как только сержант начинал шевелиться. Но под утро угрелся и уснул глубоко.
Разбудил его сержант. Ногами стал ёрзать, пытался встать и отползти. А глаза расширены, на Сашу смотрит злобно.
— Эй, сержант! Ты чего?
— Тварь паскудная! Я тебе ночью поверил даже!
— Какая муха тебя укусила?
— Немцам продался! Полицай!
Только тут до Саши дошло. Как рассвело немного, сержант повязку на его рукаве разглядел.
— А, ты про повязку? Не обращай внимания, это для маскировки.
Но сержант смотрел на Сашу волком, хотя дёргаться перестал.
— Я тебе руки развяжу, только ты не делай резких движений — своему здоровью сильно повредишь! — Для убедительности Саша тронул рукой автомат.
Он подошёл к сержанту, развязал ремень.
— Опоясайся, не то брюки потеряешь.
Сержант поднялся и долго растирал затёкшие кисти рук, потом нагнулся за ремнём и внезапно бросился на Сашу. Но тот уже был настороже, откачнулся в сторону и подставил сержанту подножку. Сержант упал лицом в землю, попутно ударившись темечком об угол ящика.
— Ай-яй-яй! Мы же с тобой договорились! Вставай, но запомни — в последний раз прощаю. Был бы я действительно полицейским — сдал бы тебя полицаям, не развязывая. А ты кидаешься! Нехорошо!
Сержант поднялся, вдел ремень в шлевки брюк, затянулся.
— Открой-ка ящик, посмотрим, чего ты у немцев стырил.
Сержант перевернул ящик, расстегнул на нём защёлки и откинул крышку. Саша взглянул и расхохотался.
— Самая бесполезная для нас вещь, которую я в последнее время видел!
— Что это?
Сержант вытащил из ящика ребристую, овальную в сечении металлическую коробку.
— Не видел никогда? Это же противогаз, в упаковке для переноски. Наши противогазы в брезентовых сумках, а у немцев — в гофре.
— Вот блин, стоило рисковать из-за этого и сюда тащить? Я думал — консервы или гранаты.
— Кстати, о консервах. Пора позавтракать.
Саша достал из ранца последнюю банку и проткнул дно ножом. Зашипело, пошёл дым, но Саша уже поставил банку горящей стороной на землю. Сержант наблюдал за ним с интересом.
— Это что?
— Сейчас увидишь. Ложка есть?
— Как же без неё?
Сержант достал из-за голенища сапога алюминиевую ложку, обдул.
— Садись, сейчас завтракать будешь.
Саша разделил оставшийся хлеб поровну, вскрыл ножом банку.
— Пробуй!
Сержант зачерпнул ложкой варево, подул на ложку, понюхал, попробовал.
— Вкусно!
Но что там той банки для двух здоровых и молодых мужиков?!
Сержант кусочком хлеба вытер банку изнутри.
— Эх, сейчас каждому бы по банке, а лучше — по две.
— Всё, сержант, у меня не столовая. Для себя держал, чтобы не с пустым брюхом идти.
— Спасибо, а то от голодухи слабость уже. Два дня назад удалось несколько сухарей съесть, и перед этим три дня не ел.
— А чего же в деревнях? Не дают?
— Боюсь я. Нарвался уже раз на немцев, еле ушёл.
— А ты вообще куда путь держишь?
— Так к фронту же, я говорил. А ты кто?
— По справке, что у убитого мной полицая забрал — Мыкола Левадный, а на самом деле — сержант Александр Дементьев.
— Кадровый?
— В запасе.
— Ага, вижу — староват ты для сержанта. Вместе пробираться будем?
— Пробовал уже. Вышел к своим — с документами, с оружием. А меня — в лагерь. Был на оккупированной территории — нет тебе веры.
— Ну ни хрена себе! Так сейчас тысячи таких, как мы, выходят.
— Вот тысячи в лагерях и сидят.
— Вот оно как обернулось?! А сюда как попал?
— Из лагеря сбежал, попал на передовую. А дальше — сам знаешь. Немцы прорвались, попали мы в окружение. Ночью удалось выйти, только не на восток, а на запад. Полицейского грохнул, забрал его оружие да документы в портмоне нашёл — тоже себе забрал. Хоть и липа, а всё по оккупированной земле идти сподручней. Ты же на повязку купился.
— М-да! Думал, пробьюсь к своим — и снова в строй. Так ведь и в лагере, я думаю, не звери, разберутся.
— С некоторыми разобрались. К стенке поставили — и всё.
— Ты хочешь сказать — расстреляли?
— Именно!
Сержант задумался.
— Думаю, клевещешь ты на органы. Грешок на тебе есть, но кто нынче без греха? Однако чувствую, нутром своим чую — пугаешь ты меня, чтобы я здесь, с тобой остался.
— Частично угадал. Как на духу: грехов перед Советской властью на мне нет, а рисковать, переходя фронт, считаю неразумным. Если бы тебя сразу в строй поставили да пулемёт дали — другое дело. А в лагерь я не согласен.
— Так ты что же, войну в немецком тылу пересидеть хочешь? В тепле, под мягким боком у какой-нибудь бабёнки? Вошь ты навозная!
— С чего ты взял, что пересидеть? Ты в армию рвёшься зачем? Врагов убивать? Так здесь их и искать не надо, полно вокруг. Только если без головы к делу подходить — сам погибнешь. Мне расклад — одного убил и сам погиб — не нравится. Десять убей, сто! Но сам живой останься! Кто после войны страну из руин поднимать будет?
— Ты прямо как политрук на занятиях заговорил.
— Знавал я одного политрука, Шумилин его фамилия. Геройский был человек, и погиб как герой. Так что не все они пустозвоны.
