— Мария, — теперь Вальдес, похоже, улыбался. Через силу, но все же, — ваша проницательность разбивает мое бедное сердце!
— Ну-ну, Хуан! — добродушно усмехнулась она. — В щелчок по самолюбию я еще поверила бы, но сердце! Неужели оно у вас есть? Прекрасное известие для Долорес Дуарте!
— Мария!
— А вот известие о том, что сердце вам разбила именно я, донье Долорес вряд ли понравится. А уж как оно не понравится ее достопочтенному батюшке, не говоря уж о дяде Альфонсо… вы поосторожнее, Хуан, с семьей Дуарте ссориться себе дороже.
— Умная женщина — наказание Господне! — проворчал Вальдес.
— Вот и радуйтесь, что счастливо избежали опасности, — хладнокровно парировала Мэри. — Впрочем, на вашем месте я бы не стала недооценивать ум сеньориты Дуарте. Если она не демонстрирует его вам, то это еще не означает, что его нет.
— Я учту ваш совет, Мария, — дон Хуан резко посерьезнел. — Но вы ведь связались со мной не за тем, чтобы поделиться житейской мудростью?
— Верно. Вы помните, как уговаривали меня слетать на Кортес? А я сказала тогда, что, если соглашусь, вы будете должны мне услугу?
— Конечно, помню. Что я могу сделать для вас?
— В бельтайнской эскортной группе служит капитан Тара Донован. Она нужна мне.
— Где и когда она вам нужна?
— Здесь, на Кремле. Вчера.
— Понял. Минуту, Мария.
Константин услышал, как Вальдес негромко говорит куда-то в сторону: «Диего, подготовьте приказ об откомандировании капитана ВКС Бельтайна Тары Донован в распоряжение Адмиралтейства Российской Империи. Вас это не касается. Под мою ответственность. С сеньором Фернандесом я сам переговорю. Выполняйте, Диего».
— Мария, я вышлю вам эту даму срочной почтой.
— А я — срочной почтой же! — высылаю приглашение на свадьбу. Вам и сеньорите Дуарте.
Вальдес тяжело вздохнул.
— Когда-нибудь кто-нибудь обязательно убьет вас, Мария. Или, по крайней мере, приложит все возможные усилия в данном направлении. И даже если это буду не я, могу вам гарантировать, что кто-то обязательно попытается. Будьте осторожны. Пожалуйста.
— Буду.
Никита Корсаков чувствовал себя неважно. И дело было не в слегка гудевшей голове, хотя погуляли вчера в «Подкованном ботинке» знатно. Некоторый мандраж, заставлявший противно сжиматься район солнечного сплетения и подрагивать руки, вызывался тем, что невеста безбожно опаздывала. Вернее, пока что не опаздывала, но сам-то он под сочувственными взглядами Дубинина переминался у дверей Покровского собора без малого час.
Гости, приглашенные на собственно церемонию венчания, уже собрались. Представители обоих планирующих породниться семейств тоже стояли поблизости, мило общаясь между собой и насмешливо косясь на нервничающего жениха. Особенно ехидно посматривал Ираклий Давидович Цинцадзе, время от времени склонявший голову набок, дабы выслушать очередную сентенцию супруги.
Наконец на площадь перед собором опустился лимузин. Держащиеся на почтительном удалении репортеры оживились, вокруг машины немедленно запорхали автоматические камеры. Имелась все-таки у журналистской братии некоторая надежда, что по случаю торжественного момента оружия у невесты не окажется.
Дверца открылась, и появился великий князь, серьезный, почти благообразный, только в глазах плясали хорошо заметные чертики. Он протянул руку внутрь, и глазам заждавшегося жениха и подобравшихся гостей явилась невеста. Корсаков услышал, как сквозь стиснутые зубы втянул воздух стоящий рядом Дубинин. И позавидовал другу. Потому что сам он забыл, как дышать.
Верх платья был скроен флотским кителем. Казалось бы, струящаяся кружевная юбка не должна была с ним сочетаться, но сочеталась, еще и как. Волосы были убраны под берет, и кокарда в виде золотого двуглавого орла ослепительно блестела в солнечных лучах. А на кителе, в полном согласии с соответствующими статутами, располагались орден «Великой стены», знак «ап Бельтайн», «Милитар де Сантьяго» и «Анна» с «Владимиром». Теперь-то Никита понял, почему Мэри просила его быть на венчании в парадной форме и при всех орденах. Да, понял. А толку…
— Ты, брат, рот-то закрой, — тихонько пробормотал Дубинин. — Лучше оцени, какая тебе послушная невеста досталась. Все как ты хотел. Белое? Белое. Длинное? Длинное. Со шлейфом? Со шлейфом. И шила сеньора Корсо, мне племянницы все уши прожужжали. Чего тебе еще?
2578 год, август.
Князь Иван Демидов, глава Государственного Совета, Мэри активно не нравился, и чувство это было вполне взаимным. Их интересы сталкивались неоднократно, а почти год назад дело дошло и до открытой конфронтации. И хотя знали о конфликте (как думала Мэри) только они двое, сути это не меняло. Уж больно не в свою епархию влез тогда князюшка. Не в свою, не вовремя и не по делу.
С тех пор они практически не разговаривали, ограничиваясь вынужденным общением в официальной обстановке. И теперь у графини Корсаковой не было ни малейших сомнений в том, что сейчас ей скажут что-нибудь исключительно мерзкое. Слишком уж медовым был голос князя. Аж зубы заныли.
— Я слушаю вас, Иван Владимирович.
— Надеюсь, графиня, вы простите мою назойливость, но я снова вынужден поднять вопрос, который мы уже обсуждали однажды.
Похоже, она не ошиблась.
— Мы с вами обсуждали множество вопросов, князь. Какой конкретно вы имеете в виду сейчас? — голос Мэри звучал так ровно, что только опытное ухо могло уловить под этой скатертной гладкостью тщательно скрываемое бешенство. Демидов к обладателям опытных ушей явно не относился, в противном случае, уж конечно, сто раз подумал бы, прежде чем продолжать.
— Вопрос об уместности вашего пребывания при дворе.
— Вы утомительно однообразны, Иван Владимирович, — женщина слегка повела плечами, словно отшивая невидимого (и нежелательного) кавалера. — Я уже спрашивала, ваше ли это дело, и удовлетворительного ответа не получила. Но я не гордая, могу спросить еще раз.
Выражение лица князя не изменилось, оставаясь подчеркнуто-участливым. Но вот интонации стали скрипучими и острыми, как битое стекло под босыми ногами.
— Думаю, я смогу переформулировать ответ таким образом, чтобы вы сочли его удовлетворительным.
— Сделайте одолжение! — фыркнула Мэри.
— До сего момента ваша, с позволения сказать, служба в качестве личного помощника его императорского высочества была просто скандальной. Теперь же она становится совершенно неприемлемой.
— Неприемлемой — для кого? — уточнила со светской улыбкой графиня Корсакова. — Для вас? Простите, но в данном случае ваше мнение не слишком много весит.
