- Отбегал Бобик, Жучка сдохла! - легким свистом Путт сопроводил свое самое любимое выражение. Потом тяжело вздохнул и добавил:
- За своего комкора или командарма они с нас ремней понарежут да солью присыпят. И то если в добром настроении будут…
Он переглянулся с остальными, и такая смертная тоска проявилась в их глазах, что Фомина нервно передернуло, и ледяные мурашки пробежали по телу. Но утешать их он не стал, наоборот, решил расставить все по местам.
- Перед рассветом к гати выдвигаться нужно, с пулеметами. Они в селе проводника себе возьмут! Есть там, есть старик, что дорогу сюда помнит… - Фомин нахмурился. - Как только на берег вылезать начнут, вот тут мы с пулеметов и резанем в упор. Из-за тумана они нас не увидят.
- А потом? - с нескрываемой надеждой спросил Шмайсер.
Ответил на этот вопрос уже капитан, скривив губы в недоброй ухмылке:
- Парочку минометных батарей они быстро подтянут к болоту и тогда начнут долбить уже всерьез. За огневым валом снова через трясину пойдут, а остановить мы их не сможем!
- Мы обстрел в пещере пересидим, - уверенно сказал Попович, - своды здесь мощные, минометам не по зубам.
- Не по зубам! - охотно согласился Фомин. - Вот только кто тогда им помешает через гать идти?
- Так мы же…
- Помолчи ты, - угрюмо оборвал механика офицер. - Их батальонным минометам нужен час, чтоб все живое с острова смести, а полковым втрое меньше времени потребуется. Если будем у гати лежать, нас просто на куски размечут по веткам.
- Это верно. После того как мы пулеметы пустим, нам просто не дадут в пещеру уйти! - весело уточнил Фомин.
Страшная была улыбка на его губах, смертный оскал больше напоминала. Русские всегда улыбаются так, когда на смерть неминучую идут, от которой нет спасения.
- Тогда, - задумчиво произнес Путт и пристально посмотрел на Фомина, - скажи-ка мне, как на духу, Семен Федотыч, как это ты РАФ смог узнать за какие-то секунды и сразу начать по машине стрелять?! Такое только знающий офицер смог бы. Так что говори теперь нам правду, утешь душу, все равно твою тайну на тот свет унесем. Что скажешь?
- Правду знать желаешь? На сержанта я не похож? Ну, ладно! - Фомин легко встал и ушел в тень, к ящикам.
Там немного покопался, достал сверток и стал одевать обмундирование. Туго перепоясался, накинув через плечи ремни портупеи, застегнул пряжки.
Капитан машинально отметил про себя, что плечевых ремней было два, как прежде, в русской императорской армии, в Красной Армии носили только один портупейный ремешок наискосок груди, через правое плечо. Но Фомин тут к ним обернулся, и танкисты дружно ахнули, потом живенько вскочили с ящиков. И было отчего…
- Ваше высокоблагородие, господин подполковник?! - старорежимно промямлил Шмайсер и машинально прижал ладони к бедрам.
Они с Поповичем вытянулись по стойке «смирно». Путт, немного помедлив, также встал, выпрямился, расправив плечи. Он также немного растерялся, ибо привычный Семен Федотыч напрочь исчез.
Сейчас перед ними стоял широкоплечий и подтянутый офицер в туго перетянутой ремнями шевиотовой гимнастерке, с золотыми галунными погонами на плечах. На груди плотно, в два ряда теснились серебристым блеском кресты, ордена и медали - впору глазами от удивления хлопать.
- Вольно, сынки, присаживайтесь, чего стоять!
Теперь такое обращение Фомина звучало не простецки, как раньше, а начальственно. И не снисходительно, отечески. Даже голос бывшего сержанта РОНА совсем другим стал, будто заново родился. И немудрено - если долгие годы человек совсем иную шкуру носил.
- А-а-а!!! Мамочка!
В пещеру ворвался вихрем дикий вопль, и с криком, топоча сапогами, за ним влетели оба близнеца. Заполошные, в лицах ни кровинки, губы синие, а в глазах плескался грязной мутью ужас смертный. Все разом схватились за автоматы, но подскочившего капитана перехватила сильная рука Фомина.
- Стой, гауптман! - Только он один сохранил олимпийское спокойствие, его голос был твердым и уверенным. Фомин повернулся к братьям и жестко, наотмашь, наградил пощечинами. Потом плеснул воды из кружки в лица. И привел в чувство - глазенки стали осмысленными…
- Т-а-м… Т-а-м… Т-а-к-о-е… - проблеял в страхе один из Кушевых, заикаясь и стуча зубами.
- Что там такое?! - раздельно выговаривая слова, Фомин еще раз крепко тряхнул солдата за плечи и посмотрел на свой экипаж.
Танкисты были не на шутку встревожены, ибо еще не понимали, кто так мог напугать близнецов, что те от страха едва не обмочились. Ведь в бою братья труса не праздновали.
- Женщина… Вся в белом… И волосы такие, такие длинные и белые… Из тумана вышла, на нас посмотрела… А потом в клочья тумана рассыпалась… - более-менее внятно сказал один, приходя в себя после пережитого ужаса.
- Морок ты видел. Морок. В тумане сдуру что людям не привидится! - слишком уверенный голос Фомина заставил близнецов кое-как прийти в себя. - Марье вы, как я погляжу, приглянулись, соколики!
- К-какой Марье? - Шмайсер нервно сглотнул.
- Богине смерти, - Фомин поморщился как от зубной боли. - Супруга она Кощеюшки, хранительница потустороннего мира. По-разному ее зовут: и Марена, и Мара, и Марья, - он повернулся к Шмайсеру. - Слова такие знаешь: кошмар, морок, мор? То-то! Одного с ней корня слова, одна им страшная суть… Марженой еще ее поляки кличут. Единое ей имя и есть, хоть ликов у нее и множество - Смерть она! Тоже, кстати, словечко оттуда. Только, ребята, улыбаться не стоит, она этого не любит. И тайны здесь зловещие хранятся!
Фомин обвел всех взглядом, усмехнулся и продолжил говорить:
- Пещера эта непростая, капище здесь раньше языческое было, и вещи очень нехорошие здесь творились. Мой дед много чего мне порассказывал, а кое-что и сам видел. Ладно, - он одернул гимнастерку, поправив погоны, - раз уж так вышло, то потом расскажу! Пойду посмотрю, что соседи на том берегу делают, уж больно крики громкие были, могли и через туман услышать.
Фомин легко поднялся, ухватил ППС крепкими пальцами, безмятежно зевнул и пошел к лазу. Фонарик не требовался - за прошедшие годы ему был знаком в проходе каждый камень, потому минуты не прошло, как он оказался на холодном воздухе.
Молочная белизна густого тумана окутала даже высокий камень, видимость стала почти нулевой. Смотреть и слушать было бессмысленно, но ведь Фомин вышел из пещеры совсем из иных побуждений.
Услышав в проходе тихое топанье, только невесело усмехнулся мыслям и присел на бушлат, который один из братьев, их имена он до сих пор путал, специально постелил на камень и бросил здесь, когда сбежал.
