Егора дергали в разные стороны, хлопали по плечу, ерошили волосы. Ромка-джи, навьюченный Егоровой и чужой амуницией, под охраной счастливого дядько Саши тащил все к грузовичку. Лилька визжала так, что заулыбались охранники, выволакивающие Артемыча за ворота. Артемыч крутил головой, разбрызгивая кровь из носа, и слабо сопротивлялся. Дружков, кто не успел раствориться в толпе, охрана вытолкала вслед за избитым. Там их осыпали насмешками те, кто экономил на плате за ночлег и ставил свои палатки в положенных ста метрах от ворот.
Кому-то уже съездили по уху и сейчас его, орущего благим матом, волокли за ноги вслед за выгнанными. Из карманов у того высыпалась какая-то разнокалиберная мелочь, и ее под шумок прибирали к рукам.
Болели разбитые в кровь кулаки, на ребрах пульсировал здоровенный синяк. Это упавший Артемыч успел-таки лягнуть Егора своими сапогами из жесткой верблюжьей шкуры.
— Ну что? Молодец! — сказал улыбающийся Зия. — Удар по ребрам пропустил, правда, но это учтешь на будущее. Отработай уход от удара снизу, когда дома будешь, и все станет на свои места. Привет вашему мулле-батюшке, он вас хорошо натаскал. Роман-джи, кстати, тоже отличился.
Ромка-джи, сразу после того как поединок закончился, успел пару раз съездить по морде какому-то догадливому прохиндею, пытавшемуся в неразберихе утянуть калаш Артемыча. И хорошо съездил, ловко! Вполоборота… что и заметили внимательный Зия и влюбленная Лилька. А также сконфуженный дядько Саша, который бросился к Егору обниматься, забыв обо всем на свете.
Лилька сразу же похвасталась отцу тем, как ловко дерется Ромка-джи, не хуже своего друга, и Сяо, под смех мужиков, заметил:
— Это он вовремя! А то я уже было собрался сватать тебя за Егора!
Драться было нетрудно. Протрезвевший, но не поумневший Артемыч, взревев как верблюд, кинулся на Егора. Егор нырнул под протянутую руку, пнул Артемыча по ногам, и тот рухнул. С этого момента вся ненависть Егора к нему прошла. Ему уже не хотелось отрезать мужику волосатое ухо. Осталось только сделать так, чтобы взревевший от ярости Артемыч не встал. А это уже было нетрудно. Те самые ботинки, на которые так нагло претендовал Артемыч, разукрасили мужика как Иуду, в два пинка. А потом Егор поставил его, обмякшего, на ноги и от души двинул по опухшей морде. Собственно, вот и все.
Интересно, что Трофим умудрился снять все происходящее на камеру своего калаша, и теперь Савва вывел на экран запись. Было немного странно видеть себя дерущимся по-настоящему. Это не совсем то, когда мулла-батюшка показывает тебе, покрытому синяками, какие ошибки ты допустил в бою. И мрачно гудит: «Будь у твоего противника настоящий нож, лежал бы ты сейчас без одного уха, а то и без головы и прочих частей тела! Учти, Егор, скользящий удар на отражение, скользящий, а не тупой лобовой! Иди и отрабатывай прием. Пятьдесят раз».
А калаш Егор отдал на сохранение дядько Саше. Драненький калаш, неухоженный, но в Городе пригодится. Вычистить, пристрелять — и в дело пойдет! Много же они в этот раз оружия привезут, хорошо!
Рюкзак Артемыча с удовольствием распатронила любопытная Лилька. А потом бросила его в угол и, густо покраснев, вылетела из фургона. Обеспокоенный Ромка-джи выскочил за ней. Зия удивился, а потом понимающе кивнул головой.
— Ну, Лилия! Недаром говорят, что в каждой девушке есть маленький шурале, подстрекающий ее любопытство. Вот и долюбопытствовалась!
Оказывается, в рюкзаке Артемыча лежала детская игрушка — микрокомп с небольшим экранчиком на десяток фильм-файлов. Суровый и, похоже, сильно пьющий Артемыч недолго думая закачал в эту пустяковину самой низкопробной порнушки, сколько влезло. Дабы скрасить свое скитание по пустыне вместе с дружками. Вот Лилька и сунула свой нос в игрушку! Зия вычистил эту пустяковину до последнего файла. А потом и закачал в нее несколько забавных фильм-файлов из тех, что так нравятся четырнадцатилетним девчонкам.
«Ничего страшного, — подумал счастливый и умиротворенный от многочисленных знаков внимания Егор. — На выданье девчонка, не малявка какая-нибудь! Но Артемыча за такие штучки даже в Челябе бы упекли. Запрещено! Уж десятка три „горячих с оттяжкой“ он бы точно получил! Есть греховное? Не носи с собой, держи дома, подальше от детей! С собой носишь — получи по закону».
Видимо, по поводу драгоценной Лилии своей Ромка-джи был другого мнения. И решил успокоить бедное дитя. Дитя с удовольствием поддавалось успокаиванию.
Во всяком случае, Ромка-джи появился в фургоне далеко за полночь, вдоволь насидевшись с Лилькой у соседнего костра, к которому их пустили, как друзей того самого Егора, который сегодня такой молодец! Да и то они сидели бы и дольше, но вышедший из-под тента отец шуганул влюбленных, громогласно сказав, что если завтра Лилька хоть раз зевнет, то он собственноручно отвезет ее в логово карачи и на коленях будет просить их забрать эту шайтан-девицу, от которой ее отец скоро окончательно рехнется.
Поутру вышли из караван-сарая. Ромка-джи носом клюет, не выспался. У Егора ребра болят. Ссадины на руках заживать начали. Это уже порода, да! Мама говорила, что на отце, мол, все как на песчанике заживает, лишь бы грязь в рану не попала. А об этом Зия позаботился, обработал ссадины.
— Чего кряхтишь, Егорка? Ребро?
— Ерунда, — попробовал отмахнуться Егор.
— Ерунда — это то, что у вчерашнего мужика, Артемыча, вместо мозгов, а боль понапрасну терпеть — это ни к чему. Давай сюда свое ребро, я тебя быстро в порядок приведу!
Спорить Егору не хотелось, да и боль терпеть тоже. Поэтому он положился на врачевательское искусство Зии. А Зия долго тянуть не стал. Вытащил из аптечки томограф, взял у Ромки-джи его комп, чтобы тот заодно научился, и сканировал Егоровы ребра.
— Ну вот, — сказал он, разглядывая картинку то так, то этак, поворачивая ее под разными углами, — трещин нет! Прекрасно. Просто удивительно прекрасно!
Налепил Егору рассасывающийся пластырь, заклеил его сверху тоненькой дышащей пленкой и похлопал по плечу.
— Можете одеться, больной! Постельного режима вам не пропишу, ибо незачем. А ребра ближайшие пару дней рекомендую пока под сапоги не совать!
Пластырь — штука удивительная. И боль прошла, и настроение поднялось. Жаль только, что много его на Егоровы ребра потрачено. Бывало, сидишь и мучаешься, терпишь, потому что в Городе пластырь только на настоящих раненых да малых детей идет.
Километрах в трех от города Челябы их обстреляли. Караванщики сразу уложили верблюдов, залегли сами, стали ждать. Лупили издалека, явно от бессильной злобы. Егор загорелся ответить, но Савва сказал:
